Валерий Лаврусь - Очень странная история

Владимир нетерпеливо завозился:

— Молодой княжич убил дядю? Убил, да? Убил?

— Убил. Только прежде прошёл не один год. Амледа долго выслеживали, пытаясь уличить в притворстве, но тот хитро подстраивал смерти соглядатаев. Наконец однажды на пиру он заколол своего дядю мечом и, боясь мести других родственников, сбежал. Думаю, про это варяги ещё сложат сагу, а может уже сложили… Как ты думаешь, куда он бежал?

— В Новгород!

— Правильно, внучок! — бабка притянула к себе княжича и потрепала его кудри. Быстро догадался… Ингварь, говорят, долго думал… — Бежал он в Новгород к Одду Хельге. Тогда славяне уже называли его Вещим Олегом (Хельг-то по-варяжски «священный») и почитали его за князя. Олег обрадовался внуку Рурика, он-то всего старший дружинник и жрец, а тут настоящий, кровный наследник заявился. Тогда он решил расширить владения и захватить Киев. Дир к тому времени умер, и Аскольд стал полновластным князем в Киеве. Своей глупостью он только мешал торговле, шибко большой налог драл с купцов. Но прежде Олег решил ещё раз породниться с потомком Рурика и выдал за него свою дочь, жрицу Ольгу.

— Ольгу? Тебя, бабушка! — опять догадался Владимир.

— Меня, Влад, меня… К несчастью, Ингварь долго не прожил, да и отца вскорости не стало. Отец успел только подчинить Киев и заключить торговый договор с ромеями-греками, и тут его отравила эта проклятущая наложница греческая — змеюка подколодная. Подослали базилевсы… Отец тогда весь распух… и помер. А я одна осталась с малолетним Игорем на княжении. — Княгиня незаметно отёрла слезу. — Что делать? Как быть? Вот я Перуна на истинного Бога, на Христа, и променяла. А Бог и силы дал пережить те времена. — Княгиня опять замолчала, переводя дух. — А потом Игорь вырос, не послушал меня и женился на Прекрасе. А потом два раза ходил на Константинополь, потому что греки не желали продлевать Олегов договор. В первый раз совсем неудачно, а во второй собрал с собой и варягов… и печенегов… Но добыча хоть и была, да скудная: с печенегами и варягами он расплатился, а с дружиной — нет. И дружина тогда подбила его на поход на древлянские земли в Искоростень. Там его древляне и убили… Ну а дальше ты знаешь…

— Да, да, ты рассказывала, как мстила за князя. «И, склонившись к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?». Они же ответили: «Горше нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их» 46. А ты их правда засыпала живьём?

— Правда, внучек, правда… Не за сына мстила. За непослушание наказывала. Потому и древлянского князя Мала приговорила… — княгиня пошамкала губами, — второго твоего деда. На Руси должна быть одна голова — Князь Киевский! И как он скажет, так тому и быть! Ты понял меня, княжич?

— Понял, — серьёзно кивнул Владимир.

— А теперь, к чему я тебе это… Что-то зябко мне, — заворошилась княгиня. — Пойди дверь плотнее прикрой, а то дует, да ляг рядом со мной, как в детстве лежал. Не стесняйся, никто не увидит…

Княжич босиком метнулся к двери, прикрыл её и шмыгнул под бабкину шкуру. Ничего он не стеснялся.

— Нынче с отцом твоим говорила, — продолжила Ольга. — Думает он вас сажать в разные города. Ярополка в Киев, пока самого не будет, Олега в Овруч к древлянам, а тебя, я уговорила, в Новгород. Думаю, отец твой долго не задержится за мной. Молчи! — Княгиня легко придавила Владимира. — Моё время на исходе. А за Святославом, чую, смерть от поганых печенегов придёт. И тогда начнётся на Руси великий раздор. Ярополк захочет всем единолично владеть. И вам с Олегом придётся худо. Олег пусть сам разбирается, не по сердцу мне эта ветвь Святославова… хоть и законная, и имя у него, как у меня… Но он пусть сам! А тебе надо будет поберечься. — Ольга зашептала в самое ухо Владимира: — В Новгороде во всем слушайся дядьку своего, Добрыню: мужик он умный — в отца, советник будет хороший. Если вы вдруг почуете опасность из Киева, от Ярополка, бегите в Данию. К конунгу Харальду. Он хоть и не Скъёльдунг, как твой прапрапрадед Рурик, но всё же не чужой. Думаю, должен помочь. Особо, если ты ему пообещаешь крестить Русь. А ты, как вернёшься, крестить Русь будешь! На Руси обязательно должен быть единый князь… Но и единый Бог нужен ей, без этого не обойтись. Всё понял, красно солнышко моё?

Княжич повернулся к бабке и прижался к ней.

— Страшно, Влад? — Ольга гладила по спине княжича. — И мне страшно… Ну да Господь поможет, сдюжишь… Всё… теперь ступай. Ступай! — и она легонько толкнула Владимира.

— Служку кликни. В груди что-то сдавило, — вслед попросила Ольга. Владимир повернулся, Ольга лежала с закрытыми глазами, по щеке её ползла мутная старческая слеза.

К ночи княгине стало худо, а через два дня она выполнила обещание, данное Святославу, не держать его долго в Киеве — княгиня Ольга, в крещении Елена, преставилась.

Через полгода Владимир с дядькой Добрыней уезжал в Новгород на княжение. Уезжал напуганный мальчишка. Напуганный смертью прабабки, которая казалась вечной и всесильной. Напуганный грядущими переменами, чёрствостью отца, жестокостью братьев…

Но пройдёт недолгих восемь лет, и этот мальчишка, сделав почти всё, как велела мудрая Ольга 47, — сделав почти невозможное! — вернётся в Город Великим Князем Киевским Владимиром I Святославовичем. Народ назовёт его Красным Солнышком, История — Крестителем, ну а Церковь — Равноапостольным Князем Владимиром. Он станет первым в череде великих государей громкой династии Рюриковичей — династии, приведшей на Русь Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Александра Невского; князей Московских: Дмитрия Донского, собирателя земли Русской Ивана Калиту и первого Царя всея Руси Иоанна IV Васильевича Грозного.

Но всё это — ещё будет…

— Ваше величество, он огромен, он ужасен, он сожрал всех крестьян, остался я и две малые девочки… — говорящий стоит на коленях и мнёт в руках шапку. — Он и скотину всю пожрал… И деревню спалил… А я ничего не мог сделать… Вот, только двух девчонок и спас…

— Перестань, Джекоб! Перестань оправдываться и поднимись. Ты ни в чём не виноват. Ты хороший староста. Мог бы, не дал бы в обиду деревню… И это, иди… Мне подумать надо. А о девочках не беспокойся, мы позаботимся.

Отпустив старосту, король Артур устало садится на лавку, разминая ладонь, всегда она к переменам в погоде ноет.

— Всё слышал, колдун?