Валерий Лаврусь - Очень странная история

«А что ты прикажешь делать им?» — кивнув в нашу с Бертраном сторону, вопрошала Жанна.

«Им? Тебе надо исчезнуть! Желательно навсегда! А парни пусть тебя охраняют», — отвечал король.

«Ты не можешь мне запретить драться с англичанами! Ты знаешь, я не меньше твоего сделала для Победы!» — Жанна готова была расплакаться.

«Знаю, — соглашался король, — а потому даже не смей появляться на людях!»

«Но Шарль! — уже почти кричала Жанна, — мы крутые парни, если ты не можешь нас оставить здесь, зашли нас куда-нибудь!»

«Куда? — изумился король, а потом с усмешкой добавил: — Разве что освобождать „папашу“».

«Папашей» его величество называл герцога Орлеанского, тот после битвы под Азенкуром оказался в плену и уже к тому времени двадцать два года сидел в Лондонском Тауре.

— Я помню эту историю, — закивала мать-настоятельница.

— И как только король произнёс фразу про «освобождать папашу», над столом повисло молчание. А потом они заговорили разом. Всё складывалось, по их общему мнению, как нельзя лучше. И Жанну убирали с материка (кто бы её стал искать в Англии!), и она могла продолжить борьбу против захватчиков. А ещё она тогда пошутила: «Опять освобождать Орлеан». На том и порешили.

Жан допил вино.

— Следующие два года ушли на подготовку. Надо было выучить язык, освоить манеры йоменов 71. Нас решили заслать как группу воинов-лучников, которые возвращаются домой по деревням. Конечно, Жанне предстояло стать парнем. Впрочем, носить мужской костюм ей было не впервой, а выглядела она… да вы сами видели. Усы с бородой не росли, так с кем не бывает? А этих ваших женских «неприятностей» у неё отродясь не было… — И, заметив удивлённо поднятые брови настоятельницы, де Новеломон добавил: — В этом она тоже видела свою избранность. Стрельбе из лука и манерам нас обучали пленные английские лучники. За что они подрядились и куда их потом дели — не знаю. Думаю, нет их в живых… Только мёртвые умеют по-настоящему молчать. Уже тогда мы сменили себе имена. Я стал Джоном. Жанну назвали Робином. Я назвал. Бертран взял имя Матч. Д’Олон, как любитель музыки, принял образ менестреля по имени Алан. Ну а брату Жану было суждено остаться монахом. Имя он себе взял странное — Тук. Почему Тук, не знаю. Братья д’Арк должны были обеспечивать связь с континентом, поэтому легенды у них менялись бы каждый раз. Остальной народ планировали вербовать уже на Острове, большая ставка делалась на шотландцев.

Высадились на побережье Англии в 39-м, поздней весной. Здесь тогда у вас свирепствовала чума. Наверное, помните чумной запрет на поцелуи? Вот тогда. Много народа из городов и деревень уходило в леса от чумы, а потом возвращалось обратно. Чехарда страшная, даже берега Пролива толком не охранялись. Осели в Севеноксе, в восьми лье, а точнее — в двадцати милях от Лондона. И не в столице, и, если нужно, можно быстро добраться туда. Да и от заразы подальше. Почти год потребовалось, чтобы завязать нужные знакомства. Устроить побег из Тауэра, как вы понимаете, матушка Елизавета, дело непростое. За последнюю сотню лет оттуда никто не сбегал. Оставалось лишь попытаться повторить побег Роже Мортимера 72. Но для этого нужно было подкупить неподкупную охрану… Кто-то это должен был сделать, простые йомены вряд ли могли, требовались влиятельные люди, этих тоже нужно было подкупить, и опять же — не йоменам… В общем, работы хватало.

И когда уже вся цепочка была готова, герцога вдруг перевели из Тауэра неизвестно куда. А потом и вовсе выяснилось — Жан д’Арк привёз новость — герцога Орлеанского выкупил бургундский герцог Филипп 73. Операция потеряла всякий смысл.

Жан предлагал вернуться, но Жанна отказалась, понимая, во Франции её уже никто не ждёт. Ко всему выяснилось: ввиду отсутствия предмета операции, финансирование её тоже прекращается. Последнюю оплату в размере сотни марок привёз пару месяцев спустя Пьер. На обратной дороге он был арестован в Нормандии в Руане, кто-то там опознал в нём брата Орлеанской Девы, лишь спустя год его выкупил всё тот же герцог Орлеанский, и больше в операции он не участвовал. Хотя раз помог мне…

Новеломон поднялся с табурета, прошёлся по комнате, постоял, глядя в окно, вернулся, сел и продолжил рассказ.

— Так весной 1440 года наша группа осталась без цели, без интереса короля… и без средств к существованию. И Робин (теперь уже Робин, с Жанной было покончено) предложил уйти в леса. «Мы не можем ничего сделать для Франции на континенте, будем копать яму врагу у него дома». И мы стали бандой разбойников. Неординарность Робина позволила банде не только просуществовать десять лет, но прославиться и заслужить всеобщую любовь. Хотя это-то вы сами знаете, мать-настоятельница.

А на третьем году нашего вольного существования Робину пришла мысль: подорвать силы англичан можно, устроив в стране междоусобицу, гражданскую войну. Поводов к общей драке было предостаточно. Мало того, что шла непрекращающаяся война с Шотландией 74, так ещё никак не могла поладить правящая династия Ланкастеров со своими родственниками Йорками 75. Об их взаимной «любви» вам, мать Елизавета, известно, наверное, куда больше, чем нам. Неумеренные аппетиты Ланкастеров довели всех до белого каления, а тут ещё постоянные поражения на континенте. Правда, в тот момент было заключено временное перемирие. Все устали: и французы, и англичане, и бургунды, и нормандцы.

Задумав операцию, Робин решил испросить разрешение у короля, и для этого послал меня. Так, в 44-м году, в октябре, я окольными путями прибыл в Париж.

Там меня, конечно, никто не ждал. Два месяца я пытался прорваться во дворец. В конце концов, мне удалось это сделать с помощью Пьера д’Арка и герцога Орлеанского. Карл принял меня благосклонно, но слушал невнимательно. Поинтересовался здоровьем «известной нам обоим особы», ни с того ни с сего посвятил меня второй раз в рыцари с завуалированной формулировкой — «в признание заслуг в наших войнах и прочем», видимо, забыл о моём дворянском происхождении — теперь я стал еще и «де Мец»: Жан де Новеломон де Мец. Вручил кошель с золотом в качестве наградных и напоследок шепнул: «Как известной особе будет угодно, так она пусть своё служение на пользу Франции и отправляет».

Робин принял это известие от меня как высочайшее соизволение на проведение операции. И на первом этапе он поставил перед нами задачу — стать доверенными людьми у йоменов, основы английского общества. Вот тогда и начались грабежи с последующей раздачей награбленного бедноте. Йомен — не бедняк, но лендлорду он сочувствовать точно не будет. Одновременно наш менестрель Алан — д’Олон — принялся писать баллады, которые уже в скором времени стали распевать во всех больших и малых тавернах. Пару раз мы попадались на пустяках, но успевали уйти, и, как правило, не оставляли своих парней в каталажках. Я и сам разок сел, да и Робин тоже. Но всё это шло нам только на пользу, популярность банды росла, у нас появилась куча подражателей. Тут тебе и Робин из Локсли, тут и Rob in Hood, и Робин Гудфелоу… Джоны были везде — «Малыши» и «Малютки», а наш монах Тук как-то насчитал целую дюжину тёзок. Популярность играла на руку — нас было трудно поймать.