Иосиф Каллиников - Мощи

— Но с таким нужно и интересно бороться, — останусь…

До обеда читал, выписывал нужные для прочтения книги и, стоя на плотной лестнице, бережно вынимал их и ставил обратно в том же порядке. За этим застал его Дракин.

— Значит вы остаетесь?..

— Да, остаюсь…

— Идемте обедать… За обедом условимся о технике.

Обедали в столовой, — все было на столе, никто не подавал, не менял посуды, не прислуживал. Дракин сам налил себе суп и передал половник Петровскому, — наливайте, — потом отставил тарелку, на мелкую наложил второе и опять сказал, — вы сами, — вместо сладкого съел яблоко и запил водою.

— Теперь говорить будем. Стол и квартира мои. При бане есть две комнаты, они будут ваши, завтра вам приготовят их. Обедать и ужинать будем вместе, — я один, а когда Феня приедет, она нам мешать не будет. В это время будем говорить о работе.

Тон еще был деловой, сухой, но когда Дракин перешел к своей идее труда — глаза оживились, послышались образы и даже краски почувствовались, у Никодима только мелькнуло, что, действительно, инженер слишком необычен для капиталиста, и если это не утонченная эксплуатация, то удивительно близкое к социализму.

Петровский регулярно, как часовой механизм, приходил к обеду и ужину, регулярно работал у себя над книгами и в чайной, устраивая, с помощью местных учителей гимназии, лекции, вечера, концерты, и предложил организовать гимнастическое общество. Но так же регулярно он начал вести и политическую работу, — появились брошюрки, книги и начались в перерывы беседы. Дракин обо всем знал и на все смотрел спокойно. Петровский был буквально поражен тем, что однажды инженер дал ему поручение отправить деньги в эмиграцию за границу.

— Вы поддерживаете социалистов?!

— Да. Что же тут странного? Не один я поддерживаю. Наше правительство тормозит развитие производства, не дает нам развернуться, и мы должны делать то, что делаю я. Я знаю, к чему я иду.

За все время Петровский один раз написал Зине и Феничке и содержание писем было почти одинаково, — работа его завлекла, приходилось и самому учиться и некогда было думать о личной жизни.

Писал коротко:

«Милая Зина, действительно, инженер удивительный человек. Сейчас я захвачен работой. Если бы вы были со мной! Многого я в нем не понимаю еще, но мне кажется, что он необычный человек… Но если он… даже думать не хочется!.. Буду рад каждой строчке от вас…»

Феня ответила:

«Видишь, Никодим, я говорила тебе, что дядя Кирюша особенный. Весною увидимся…»

От Зины письмо было в несколько слов:

«Милый, о вас я всегда помню. Мы увидимся с вами. Только пишите мне много, много. Зина».

Больше всего он ждал от Зины письма, — узкий длинный конверт, плотный, слегка шершавый и такая же бумага с ровными краями обрадовали его.

После обеда он всегда заходил в чайную, — повидаться, поговорить, организовать…

Ожидал один за столиком у окна, разглядывая почерк Зины, — нервный, неровный, обрывистый, иногда даже скачущий вверх, но тугой, с сильным нажимом, — вероятно, перо было с тупым концом и буквы были черные, как глаза, и мохнатые.

Испуганно взглянул на подошедшего человека…

— Разрешите, молодой человек, к вам за столик… Ваше появление у господина инженера столь неожиданно-с, что вызвало во мне особый интерес… Частный поверенный Лосев, Иван Матвеевич…

— Редактор этой газеты?!.

— Совершенно-с верно изволили угадать… Редактор этой-с газеты… Изволите-с читать ее?..

— Нет, я таких газет не читаю!..

Сказал и отвернулся, снова начал разглядывать почерк, стараясь вдохнуть какой-то неуловимый запах бумаги и конверта, точно в этом должна быть частица Зины, ее душа, ее взгляд, ее прикосновение…

Лосев не замолкал…

— Письмецо-с изволили получить?! Должно быть деловое откуда или так личное-с?..

— Чего вы ко мне пристали?

— Особенное имел намерение познакомиться с вами, Никодим Александрович, так кажется ваше имя-отчество?! Уж очень любопытное-с явление в современной жизни ваш патрон, — не находите-с этого?!. Не понимаю я одного-с, как может человек под собою самим-с, под собственным благополучием и благоденствием подрывать основы-с этого благополучия?

— Как так?

— Вот эти самые трепачи его и прикончат и фабрика-с полетит, этак вот…

Он сделал неопределенное движение рукой…

— …верх тормашками-с… Вы, кажется, изволите служить у него?.. По просвещению масс… Просвещаете-с!.. В административном-с порядке-с…

— Как в административном порядке?

— Насколько известно мне, вы человек, так сказать, политический… Ну, конечно-с, больной человек, ведь это тоже-с болезнь века — устои российского самодержавия подрывать, подкапываться, в открытую, так сказать, силы воли не хватает у вас с патроном, так изволите-с просвещением заниматься. Ну, вам, так сказать, это занятие по душе-с, изволите быть из простого звания-с, а вот вашего патрона я не понимаю-с, никак не могу-с понять, загадочный человек, сам, так сказать, революцию готовит, кавардак-с, а денежки-с изволит отправлять за границу…

— Как за границу?

— Очень даже-с обыкновенно, в Англию-с… Должно быть, особые на то виды имеет-с, предвидение-с событий… Я мол революцию с удовольствием готов… а денежки-с… за границей целей будут-с… Понимаете тут какая политика, тонкая-с политика, а так мол и социализм готов проповедывать и даже вот не гнушаюсь, потому что собственно-с, не боюсь, может быть презираю доморощенных социалистов и на службу беру к себе, знаете, Никодим Александрович, так сказать, приручаю-с, тут изволите ли видеть тонкая политика-с, заграничная-с…

Петровский на Лосева смотрел сперва с презрением, потом с удивлением и, наконец, с каким-то немым ужасом и отвращением.

— Откуда вы все это знаете?

— Такая, видите ли-с, обязанность наша всеведущая и всевидящая, именно-с всеведущая-с… Для этой газетки-с собираю, так сказать, материалец, для пользы отечества-с и престола. Ведь у вас ни отечества-с, ни престола-с — идеи-с одни, идеи, и они-то и губят молодежь нашу, а у Лосева-с сердце-с обливается кровью за молодежь нашу. Лосевы-с терзаются этим, мучаются и молятся-с о спасении погибающих и только бы душу спасти человеческую от вертепа антихриста. И к вам, Никодим Александрович, исключительно из-за этого-с подошел… Разве не настрадались в своем изгнании, там, далеко и мало ли там страдает таких же, а страдание это ничем не окупается, может, оно и не кончено, вот именно что не кончено-с, а разве хватит силы у человека всю свою жизнь страдать? Знаю, знаю, что мы, — молодежь наша, — на страдание-то всегда готовы, — мы-то вот страдать будем, мучиться, а господа инженеры-с и под ручку-с будут с нами гулять, а как что-либо, за границу укатят — потому предвидение-с у нас непомерное-с, а денежки-то — спокойно себе лежат в Англии-с и там, так сказать, ждут прибытия нашего в случае какого несчастного-с происшествия-с, а либо, — если другой поворот выйдет, — мы их, так сказать, преподнесем китам на идеи-с — и тут ведь предвидение, а молодежи-то страдание-с… А вот, не осмелюсь сказать только вам, Никодим Александрович…