Ханна Кент - Темная вода

— Д ярна у ыире [21] «Ладонь Марии» ( ирл. dearna Mhuire) — народное название растения манжетки. .

Нэнс принялась рвать и складывать друг на дружку мягкие, сборчатые листья манжетки. Когда получилась небольшая башенка, Нэнс перекрестилась, и Анья помогла ей подняться на ноги.

— Для чего листья-то?

— Увидишь.

Вернувшись в тепло бохана , Нэнс подбросила в очаг сухого дрока, отчего пламя вспыхнуло ярче, и поставила на огонь котелок, наполнив его речной водой.

— А отыскать травку эту в зарослях сумеешь? И собрать как надо?

Анья кивнула:

— Я манжетку для матери собирала.

— Когда потеплеет, в чашечках листьев будет собираться роса, так вот, чтоб ребенка в себе удержать, подмешай эту росу к воде, которой моешься. Ну а пока, Бог даст, то же и от отвара будет. — Она сунула листья в руки Анье: — Вот. Возьмешь немного чистой воды, сваришь их и будешь пить по утрам двадцать дней подряд.

— А котелок тогда зачем?

— Для пижмы. — Нэнс сорвала несколько листочков со свисавшего с потолочной балки сухого растения и покрошила в воду. — Если далеко тебе от дома за дярна уыире ходить, заваришь пижму и будешь пить ее как чай. Тоже поможет.

От кипящей воды пошел приятный запах, и Нэнс, слив в ковшик дымящийся настой, протянула Анье.

Та колебалась.

— Врут ведь все, верно, Нэнс?

— О чем ты? Что врут?

— О ягодах паслена. О Бриджид.

У Нэнс ёкнуло сердце, но лицо не дрогнуло.

— А ты сама-то как думаешь?

Анья поглядела на ковшик в руке, подумала и, решившись, сделала большой глоток:

— Горький!

Нэнс облегченно перевела дух.

— Как наша жизнь. Делай его себе по вкусу, подслащивай как угодно, но не слишком увлекайся. Пей семь дней. Сегодня — первый из семи.

Анья зажала нос и осушила ковшик.

— Все запомнишь, Анья?

— Запомню.

— Процеженную манжетку — двадцать дней, а чай из пижмы — семь. И еще одно тебе надо будет сделать.

— Что сделать-то? — помолчав, спросила Анья.

— Как корову свою по весне на пастбище выгонишь, гляди, чтоб она побольше цветов ела. А мочу ее собери. Разнотравная водица, в ней сила всех цветущих трав, что корова съест. Выкупаешься в ней, и их плодовитость к тебе перейдет.

— Спасибо, Нэнс.

— А я буду заговаривать тебя, Анья О’Донохью, издали. Травки кипяти на жарком торфяном пламени. Вот поворожу я — и ты еще до конца этого года понесешь. — Нэнс сжала руку Анье. — Тут ты всем и расскажешь, что вреда от паслена нет.

После ухода Аньи Нэнс еще долго сидела возле очага, мрачно глядя в огонь. Впервые, как поселилась она в долине, Нэнс ощутила опасность, вызов, брошенный ей, и необходимость подтвердить свой дар. Когда-то людям было достаточно того, что она племянница Шалой Мэгги, обучена знахарству и ведает повадки добрых соседей . Потом, в пору ее скитаний, о способностях Нэнс свидетельствовали безмужнее одиночество, крючковатые пальцы, привычка курить и пить как мужик. Ей верили, потому что она была не такая, как все.

Однако сейчас Нэнс уловила сомнение. Недоверие.

Я должна вернуть этого ребенка, думала Нэнс. Если Нора получит назад своего Михяла, люди поверят, что слухи о том, что знаюсь я с Ними, — чистая правда. Если подарю ребенка Анье О’Донохью и верну Михяла Келлигера его бабке, люди опять ко мне потянутся.

От мысли о наперстянке Нэнс поежилась. Нора Лихи больше не приходила, и Нэнс подозревала, что подменыш все еще у вдовы в доме. Самой Нэнс наперстянка тоже не помогла, вернуть мать с ее помощью не получилось, как они ни старались. Мэгги велела тогда Нэнс сесть на мать верхом и держать ее руки. Они лили наперстянку матери в глотку, а та фыркала, отплевывалась и ругалась. Кляла их на чем свет стоит. Плевала и харкала в лицо Нэнс этой наперстянкой. Очень непросто было заставить нелюдя проглотить настой. Но когда после долгой борьбы это наконец случилось, произошедшая с матерью перемена тоже радости никому не доставила: мать лежала безучастная, изо рта у нее шла пена, глаза закатывались, по ночам ее рвало. Ну хоть утихомирилась, послушной ее лусмор сделал, тихой. Раньше-то все кричала, царапалась, лицо краской наливалось. А теперь лежала белая как мел, точно кукла восковая.

Отцу такая перемена, как ни мечтал он вернуть жену, совсем не понравилась. Помнится, взял тогда подаренный Мэгги потин и ушел в загул. Несколько дней потом не ночевал дома.

— Папке твоему только время поможет, — сказала Мэгги. — Думаешь, легко это, когда жену твою умыкают, а потом силком возвратить пытаются?

К тому времени Нэнс с трудом припоминала мать, какой та была до встречи с добрыми соседями . Детские годы ее прошли рядом с фэйри в теле матери.

— А если лусмор маму не вернет?

— Есть другие средства.

Нэнс помолчала.

— Мэгги, я все спросить тебя хочу…

— О чем?

— Откуда у тебя отметина на лице? Ты никогда мне не рассказывала.

— Неохота об этом.

— А я слыхала от мужика одного, будто это оттого, что твоя мать о ежевичный куст оцарапалась. Когда носила тебя.

Мэгги лишь закатила глаза и задымила трубкой.

— Ничего подобного!

— У тебя оно с рождения?

Синие кольца дыма и стрекот кузнечиков висели в вечернем воздухе.

— Выкрали меня. Однажды. Было дело. Умыкнули. Как мамку твою. А назад меня вернули раскаленной кочергой.

— Тебя жгли огнем?

— Я была далеко. Огнем меня назад воротили.

— Ты прежде не рассказывала.

— Там, где я была, я и знание получила.

— Мэгги, ты же никогда-никогда… Столько лет жить с нами и ни словом не обмолвиться, что, оказывается, и тебя умыкали!

Тетка пожала плечами и рассеянно пощупала изуродованную щеку.

— А отец знает?

Тетка кивнула.

— Надо и маме так сделать!

Мэгги, затянувшись трубкой, сделала прерывистый выдох:

— Ни за что в жизни!

— Ведь помогло же!

— Нет, Нэнс, огнем мы из нее фэйри гнать не будем.

Опять молчание. В наступившей тишине отчетливо слышался скрип коростеля в лугах.

— Это что, больно?

Ответить Мэгги не успела. Раздался стук в дверь, и лодочники с озера внесли в хижину тело отца. Он утонул, объяснили они. Ушел под воду, и вытащить не успели. Несчастный случай. Страшное горе для семьи. Для Нэнс. Мамка у ней не в себе, каково им с теткой теперь аренду платить? Чтобы ломами не порушили дом, не сорвали солому с крыши? Они, конечно, пособят чем смогут, но у них ведь и свои семьи имеются. Да, вот беда так беда. Помоги вам Боже.

Сидя в своем бохане , Нэнс закрыла глаза, уткнулась лицом в колени. Сколько времени прошло, целая жизнь пролетела, но так и стоит перед глазами склоненная над отцом Мэгги, и слышится их плач, звенит в ушах вопль, подхваченный лежащей в материнской постели фэйри, тенью матери. Так голосили они, три женщины, каждой из которых коснулось неведомое, выли безудержно, взахлеб.