Вениамин Додин - Площадь Разгуляй

— А это нас арестовывать идут, — ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку.

— А, ну–ну, — ответил на это Коровьев…

И точно: «Поздравить» Сегалов с Новым годом прибыла в дом № 43 квадрига «дедов–морозов» с Лубянки. Начали с квартиры Льва, оставив на площадке лестницы чету дворниковпонятых — вызвать, как потребуются. Было два часа ночи — самое время нечисти с ордерами являться.

И пока то да се — пока квартирку шмонали, пока вещи разбрасывали, не поймешь, что искавши, еще пара часов прошла.

Трусиха Берта Израилевна, жена Левы, трясется–плачет из–за ночного подъема, от навалившегося на семью кошмара, от кри–ка маленького Изи… И от страха, что соседи услышат… Но соседи не дураки же — понимают все. Не спят…

Сделав дело, двое мусоров, оставив своих товарищей с арестованным и прихватив с собой понятых, вышли, спустились, зашли в соседний подъезд, поднялись к Моисею. Долго стучались: не иначе, после пьянки Сегалы спали крепко. Наконец, вошли с лаем, велев понятым ожидать.

Потом улица байки станет распускать, что, мол, ох, напрасно оперы не взяли с собой понятых к старшому брату — еврей же, с этим народом ухо востро держи! Еще болтала улица, что энкавэдэшники нарочно понятых сразу не пригласили, чтоб одним, без свидетелей и лишнего дележа, золото забрать, — ведь не может такого быть, чтоб у бывших нэпманов да золота не оказалось?!

Небось, у Левы–то, у младшего, нашли золотишко какое–никакое. Слыхали соседи, говорят, как звенело–то при шмоне!..

Мура! Досужие разговоры. Обывательские домыслы. Турусы на колесах. Что в действительности случилось и каким таким образом все произошло, никто никогда не узнал.

…В шесть часов утра 2 января на комендантской разнарядке хватились–напомнили: одной из групп захвата не сдано табельное оружие — револьверов системы «Наган» пять штук, винтов–ка системы «Маннлихер» одна. Обыск, по–видимому, затянулся. Бывает. В девять снова вспомнили: к этому времени являются на службу оперработники. Если, конечно, успели вернуться с ночной операции и отоспались — работа тяжелая, нервная, особенно по ночному времени. В одиннадцать, когда все жданки прошли, связались по телефону с 24–м отделением милиции на

Новобасманной. Выяснилось: обе квартиры заперты, на звонки и стук никто не откликается. Туда сразу выехала опергруппа. У Разгуляя, на условленном месте, — около угла Новобасманной и Старобасманной, напротив аптеки, — не оказалось малого автобуса с его водителем — машины, что ночью привезла группу захвата и ожидала ее и арестованных. На стук — точно — ни в одной из двух квартир никто не ответил. Тогда двери взломали.

Жильцов в квартирах не обнаружили. Обнаружили зато всех четверых «дедморозов», аккуратно, рядком, уложенных на полу спальни в квартире Льва. У всех в наличии «признаки асфикции» и «следы удара тупым предметом» в основании черепа. И ни крови, да и следов борьбы или сопротивления убийцам. Чего еще не оказалось — это табельного оружия и документов покойных. Конечно же, не найдено было документов, фотографий и ценностей членов обеих семей. Зато обнаружена была… дверь между квартирами, соединяющая их через кладовки в кухнях!

Она все и объяснила. Ничего, правда, не раскрыв… Банда захвата, — теперь–то, слава Богу, мы понимаем, что это именно банда была, бандитской властью посланная глухой ночью ворваться в чужую квартиру, — так вот, банда захвата дверь эту за лихой наглостью вседозволенности… просрала. А с ней – души свои опоганенные. Ну, и самих Сегалов тоже.

Следственные бригады союзного НКВД тупо, зло, теряя лицо, — зная, что без толку, — трясли двор, прилегающие к Разгуляю кварталы, район и территории вокруг Редкино — до Калинина, где обнаружился… брошенный арестный автобусик. Мучили с полгода всех, допрашивая даже слепых стариков и детей, истязая их педагогов и опекунов. Вызывали и нас с Бабушкой, вопросы задавали. Мы отвечали что–то, обескураженные… собственным их страхом. Они работали у нас ночами, думаю, чтобы не показываться на Лубянке. Они боялись представить себе: что же случилось у Сегалов?! Они не могли смириться с тем, как, каким образом Сегалы подняли руки на доселе неприкосновенных оперативных уполномоченных аж самого НКВД?!

И что будет теперь, если каждый арестуемый станет встречать их удавкой и тупым предметом в основание… Страшно!

«…Крикнуть бы, но голос как ничей! / Палачам бывает тоже страшно, / Пожалейте, люди, палачей!..» — попросит позднее Александр Галич.

Тетка братьев, Сарра Ноевна, объяснит через много лет:

— Воны ще з самого Борысполю дуже нэ вважалы, якщо хтось бэз спросу до ихнёй хаты та чыпав, наприклад, когось рукамы. Такий вже характэр…

Но это тоже потом…

Даже когда союзнички — Германия и СССР — поразграбили Польшу и началась Вторая мировая война, и без того по горло занятая Лубянка не успокоилась. И как раненая росомаха, все бесновалась, ярилась, нападала с допросами на тот же Бауманский район, кварталы Басманных, Рязанки, Немецкой слободы и на наш дом, и на всех нас в нем. Только почему–то с большей злобой и настырностью. Людмила Сергеевна, Володьки-Железнодорожника сестра, пояснила: до смерти напуганные убийствами у Сегалов дворничиха и ее муж начали вдруг показывать несусветное! И то — подумать только, что было бы с ними, не придержи их мусора на лестничной площадке, а потом не отправь домой?! Так они боятся теперь, когда малость в себя пришли: энкаведешник тот самый, что приоткрыл дверь и велел им уходить, был не из тех оперов, которые делали обыск и арестовывали Льва Сегала! Был он куда старше тех — висок у него совсем белый, седой совсем, блеснул, когда он голову повернул к свету от фонаря, — на лестнице–то и в передней темно, не разглядеть! И чином он был куда выше тех — точно! Не кубаря у него в тот момент сверкнули в петлице, а навроде прямоугольничков продолговатеньких… Шпалы, наверно…

— Не могло там такого быть! — кричали дворничихе и дворнику. — Не мо–гло! Понимаете? Не могло! Не–е–ет! — бились в истерике оперы.

— Было! — залупалась чета понятых. — Было! Точно вспомнили!..

Вот этот — «седой, со шпалами» — не давал житья–покоя орлам–стервятникам с Лубянки. Каково им теперь? С одной стороны, дворник и дворничиха уперлись, паразиты: «Был!» С другой, никто его больше не видел… Есть от чего сойти с ума. В общем, было всем плохо.

Нам с Аликом тоже было плохо. Моисей–то Саулович да Лев Саулович, — они не раз брали нас с собой в московские по–ездки и даже недальние рейсы по Подмосковью. И где можно, давали порулить! А ведь такое только самому пережив можно оценить, когда сам крутишь баранку! И огромная машина – «Бюссинг» — тебя слушается…