Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

Оскорбленный до глубины души, Бан побледнел, но ему удалось совладать с гневом и унижением. Он ответил спокойно:

— Я не учен, а просто любопытен. Единственная моя наука состоит в том, что я умею читать и писать по-гречески и по-латыни. Этим я удовлетворил свое любопытство, но сохранил интерес к философской этике, о которой должен размышлять любой человек, облеченный ответственностью власти, какой бы жалкой она тебе ни казалась. Твоя семья подарила мне трон, но не купила этим мою свободу и мою совесть. Я знаю, что в твоей власти лишить меня трона и даже жизни. Ты думаешь, меня это пугает? Можешь забрать и трон мой, и жизнь мою, и все мои владения — мне все равно! Но речь, как ты сама сказала, о личной просьбе, которая идет вразрез с моей ответственностью — единственной подлинной ответственностью власти по отношению к другим людям, не исключая и преступников. Если я отрекусь от этой ответственности, то могу отречься и от трона, который потеряет всякую значимость. Пока же я, жалкий королек, сижу на этом дарованном мне троне, у меня есть право и обязанность требовать от тебя отчета в делах такого рода.

Моргана взглянула на него с любопытством.

— Мне следовало знать, — сказала она, — что Мерлин не мог сделать дурной выбор, следуя собственной логике власти, и ты кажешься мне достойным защитником его мира. Поэтому я дам тебе объяснение. Они нужны мне живыми, потому что предназначенные для вскрытия тела не должны иметь повреждений, вызванных пыткой или разложением. Это означает, что мне нужно производить опыты сразу после смерти. Я убью их, сохранив в целости плоть и костяк, что невозможно при обезглавливании или повешении: они умрут мгновенно и, следовательно, безболезненно. Если я обещаю тебе это, будут ли удовлетворены твои отцовские чувства по отношению к отребью человечества и исполнишь ли ты мою просьбу?

— Да, принцесса Моргана.

Он поклонился, намереваясь удалиться.

— Не уходи, — сказала Моргана. — Я не хочу оставаться одна в первые часы моего изгнания. Ты кажешься мне достойным мужем, а наслаждение способно исцелить печаль, от которой томится сейчас и тело мое, и дух. Желаешь ли ты провести со мной ночь? Я задаю этот вопрос потому, что твои суровые понятия о моральной ответственности могут относиться не только к преступникам, но и к тебе самому.

Бан приблизился к ложу. Проснувшись на следующее утро возле обнаженной Морганы, он ощутил такую всепоглощающую любовь к ней и такой порожденный этой любовью страх, какого не смогли бы внушить ему ее гордость и властность. Он спросил:

— Смогу ли я навестить тебя в Броселианде?

— Нет, разве что я сама тебя приглашу. Я намерена превратить Дольний замок в запретное и неприкосновенное место, на что дает право дарованная мне Утером королевская привилегия. Преступивший границу заплатит жизнью. Да и зачем тебе навещать меня?

— Как ты можешь спрашивать после подобной ночи?

— Подобной ночи? О чем ты говоришь? Если о наслаждении, которое ты мне доставил, то я могу получить его от любого другого мужчины. К таким вещам следует относиться с насмешкой или, по крайней мере, с эпикурейской снисходительностью. Если о любви, то тебя ослепило честолюбие, и ты возомнил о себе больше, чем заслуживаешь. Ибо любовь есть достояние духа, за которым следует, не опережая его, тело. В наслаждении я женщина, а таковых, полагаю, в Беноике достаточно. Но в любви я Моргана. И питаю любовь лишь к двум живым существам — Мерлину и Артуру, отцу и брату. Первый отверг меня, не переставая любить. Второго отвергла я, не переставая любить. Эта страсть души образует нерасторжимую связь между нами: чувствами мы пребываем в любви, духом пребываем во вражде. На кону стоят наши жизни — и даже участь мира. При чем здесь ты? Я ценю твою мужскую и королевскую гордость, Бан, но презираю смешное тщеславие самца. А теперь оставь меня. Кто знает, быть может, когда-нибудь мы еще раз доставим наслаждение друг другу?

После дневного перехода на лошадях Мерлин, Моргана, их небольшая свита из нескольких слуг из Иски, а также отданные Баном сто воинов и пятьдесят рабов обоего пола достигли опушки Броселианда и разбили лагерь в тени первых деревьев — вырвавшихся за кромку леса гигантских дубов. На следующий день отряд, двинувшись в путь с рассветом, последовал по довольно широкой просеке и через шесть часов, ближе к полудню, вступил во владения Дольнего замка. Это была огромная поляна, которая представляла собой почти идеальный круг периметром в три с половиной мили и площадью в более чем восемьсот югеров. Злаковые поля, пастбища для скота, виноградники, огороды и сады с проложенными повсюду оросительными каналами, которые вели начало от полноводной реки, окружали замок. Занимая по меньшей мере пять югеров, он включал в себя хозяйственные постройки и господскую резиденцию, где удобная практичность деревенского жилища сочеталась с роскошью городского дома. Ухоженный парк отделял ферму от двухэтажного дворца с галереями и колоннами на фасаде. Через весь парк проходил извилистый канал, снабжавший водой фонтаны, водоемы и рыбные садки. Большая водонапорная башня, которую заполняли с помощью хитроумного гидравлического механизма, обеспечивала доступ проточной воды на все этажи и во все помещения дворца.

С первых же дней изгнания Моргана решила укрепить свою вотчину, лишенную каких бы то ни было оборонительных сооружений, чтобы материальным образом утвердить независимый, запретный и неприкосновенный характер этого места. Согласно ее плану, по периметру лес следовало выкорчевать на пятьсот футов, обнести расчищенную площадь глубоким внешним рвом, из вырытой земли создать насыпь с дозорным путем, оградив ее палисадом из выкорчеванных деревьев. Расстояние от верха ограды до нижней точки рва должно было составлять двадцать футов. Под насыпью предполагалось отрыть два туннеля, облицевать их камнями и закрыть решетками там, где река входила во владение и выходила из него, провести земляные работы на сухом русле и затем открыть проходы, чтобы вода затопила ров. В сплошном палисаде должен был быть только один вход — высокие и массивные ворота, открывающиеся на лесную просеку.

Моргана желала построить эти укрепления в кратчайшие сроки, но имела в своем распоряжении лишь сотню воинов, поскольку слуги и рабы были заняты на полевых работах и в замке. Она потребовала и получила от Бана тысячу землекопов, сто дровосеков и плотников, десять каменщиков и двух кузнецов, а также обоз с продовольствием для их пропитания, ибо ей не хотелось тратить на них собственные запасы и ставить тем самым под угрозу свою независимость. Итак, каждому землекопу предстояло отрыть участок рва длиной в восемнадцать, шириной в двадцать и глубиной в восемь футов, а также возвести соответствующую часть насыпи. Каждому плотнику предстояло соорудить семьдесят восемь футов ограды. Две команды, состоявшие из пяти каменщиков и одного кузнеца, должны были создать два туннеля. К концу первого месяца дровосеки срубили деревья и ободрали с них кору, землекопы выкорчевали и обожгли пни, преобразившись в угольщиков, чтобы создать запас топлива, каменщики закончили работу над сводами, а кузнецы приварили решетки. Моргана отослала каменщиков. За второй месяц землекопы отрыли ров и возвели насыпь, плотники обтесали бревна и доски, необходимые для постройки ограды. Моргана приказала залить ров водой. В течение третьего месяца все ее работники строили ограду, вкапывая колья на вершине насыпи, прибивая к ним доски и укрепляя их поперечинами. Затем Моргана отослала всех землекопов и большую часть плотников, оставив только самых искусных из них, чтобы они — вместе с кузнецами — соорудили ворота. Они так прекрасно справились с этим делом, что она решила не отсылать их, сохранив на своей службе. Когда все работы были закончены, она разделила воинов на шесть караульных отрядов, каждый из которых должен был обходить дозорный путь по насыпи на протяжении четырех часов — как ночью, так и днем.