Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

А этот подлец немедленно взял тетрадь со стола и тут же, скотина, заглянул не в начало, а в конец тетради.

— Ах ты, тать сибирский! — вскричал Шешковский, махая плеткой. Но бить преступника ему не разрешила сама императрица.

Преступник захлопнул поддельный «инструмент душевного воздействия», положил на стол и спросил:

— А знает ли господин Шешковский фамилию такого древнего греческого героя — Александр Македонский?

— А на что она мне? Эта фамилия? И не знаю, и знать не хочу!

— А дело-то моё как раз об нём! Вы желаете, чтобы я вам всё рассказал, так слушайте!

Поручик Егоров, ночевавший на гауптвахте кордегардии, в дежурной комнате, рано поутру только вышел в общий коридор тайной экспедиции, как попался на глаза майору Булыгину.

— Зайди! — велел майор, распахивая дверь в свой кабинет.

В кабинете майор первым делом задвинул запор на двери, густо кашлянул, долго смотрел на плохо выбритый подбородок поручика Егорова. Потом сообщил:

— Не скажу, чьим повелением, хотя это знаю доподлинно, враг твой кровный, сержант Малозёмов, в солдаты не пошёл, из службы вышел в отставку. И поселился здесь, недалеко, во дворце его сиятельства графа Платона Зубова. Какую силу нынче имеет граф в нашей империи, тебе, дурню, пояснять не требуется. Вчерась бывший сержант Малозёмов искал тебя по городу весь день и даже всю ночь. Искал, дабы покалечить, а в конце — и убить!

Поручик Егоров сделал шаг влево и сел на лавку возле стены.

— Приказать бы тебе, шельма, встать, когда с тобой начальство говорит, да ты больно здоровьем слаб, — хохотнул с отеческим пониманием в голосе майор Булыгин.

— Что же мне делать, господин майор? — с тоской вопросил Егоров.

— А делать тебе, Сашка Егоров, остаётся одно — прятаться в кордегардии до скончания следствия над тем государственным преступником, коего ты из Сибири доставил. Его поведут на гауптвахту, и ты иди с ним в ту же камеру. Там и ночуй. Его направят в крепость, и ты туда же пойдёшь моим приказом на весь срок заключения сибирского попа. В качестве дежурного специальной охраны. Ну, а сошлют его куда подалее, так и ты туда поедешь. Правда, могут государственного преступника приговорить к плахе или к петле. Тогда ты, Сашка, молись. Ведь только доведёшь преступника до места казни, а дальше сам... ищи способ, как не встретиться с Малозёмовым. Конечно, можешь свою голову положить на плаху рядом с этим попом, с Петром Словцовым, или, скажем, всунуть свою голову в соседнюю петлю, но тебе того не хочется? Нет?

— Нет, — слабо кивая, ответил Егоров.

С улицы начал доноситься густой звон колоколов. Звонили по окончании заутренней.

— А сегодня, радость моя. — Рождество! — неожиданно сообщил майор Булыгин. — В Рождество обычно императрица наша, трижды «ура!» ей за это, даёт награды и повышает в чине. Мне нынче светит получить орден Владимира первой степени и звание полковника...

— Поздравляю, — опять же тихо произнёс поручик Егоров.

— Погоди поздравлять, ибо я ещё не окончил своей речи. Вот, поручик, я тебя желаю спасти, используя свои государственные полномочия. «Государственные»! Понимаешь? Ежели надобно, то могу командировать тебя за государевы деньги хоть на край света, а ежели здесь станешь жить, так кормить тебя стану тоже за государев счёт. То есть я как бы нарушаю ради тебя устав нашей тайной службы. Ты это понимаешь?

Поручик Егоров кивнул. А что оставалось делать? Майор кругом прав, а он, поручик Егоров, получается — неправ. И неправ по подлой воле некоего сержанта, возжелавшего его, поручика, уничтожить. У кого искать зашиты? Или самому защищаться и того, бывшего сержанта, убить? Вот тогда, точно, за государственный счёт поедешь или в Сибирь, или в крепость... Что же делать-то?

— А ежели понимаешь, то и остальное, что я тебе скажу, должен понять.

Майор Булыгин встал из-за стола, подошёл и сел на скамейку рядом с Егоровым.

— Ведь и орден мне, и звание дают не просто так, поручик. Да, конечно, я их выслужил честно. Выслужил тем, что буквально живу здесь, в кордегардии, за каждым пудом сена или за пудом овса слежу, за каждого своего служаку отвечаю: здоров ли, сыт ли, одет ли? Про семью свою даже забываю. Вот теперь за тебя маюсь, прям-таки отеческой заботой исхожу.

— Да-да, — кивал головой поручик Егоров.

— Что — да-да? Что? — вдруг взревел майор Булыгин. — Тысячу рублей мне стоит звание полковника, да ещё триста рублей — орден этот, Святаго нашего князя Владимира мне на саблю! Тысячу триста рублей я сегодня должен отдать! А у меня весь годовой оклад жалованья — триста двадцать рублей! И я весь его проживаю и даже втянут в долги! Какие шиши сегодня, после обеда, перед Рождеством Христовым, перед светлым праздником, отнесу я благодетелю своему, командиру столичного нашего гарнизона, князю...

Тут майор сунул кулак в рот и сквозь кулак неотчетливо, нс выругался.

— Что я с тобой, дуболесом, болтаю? Отвечай прямо — хочешь от мести сержанта Малозёмова в Санкт-Петербурге спрятаться — гони мне триста рублей, поручик. Тысячу рублей за звание полковника, я, слава Господу, собрал... накопил... Так что, иди бери, где найдётся, триста рублей и после обеда сразу приноси мне. Да не болтай никому, о чём мы с тобой тут сговорились. Иначе я выпью по вечернему обычаю и спьяну ведь проболтаюсь Малозёмову, где ты, поручик, нонче спрятался. И где тебя можно ловко зарезать. Иди! Иди!

Поручик Егоров вышел в коридор, и тут же на него налетел Савва Прокудин, тоже поручик, но по ведомству дворцовой охранной службы.

— Егоров! — заорал Савва. — Ты, брат, ещё живой? А вчерась в ночь говорили, что Малозёмов тебя изувечил и свезён ты в морской госпиталь без надежды!

— Живой я, живой. А где сейчас тот... преступник, что я привёз из Сибири?

— Вот дурак! — расхихикался Савва Прокудин. — Над ним разбойный топор висит, а он с преступниках думает!

Егоров в бешенстве схватил Савву за обшлага мундира:

— Где преступник?

— Да у Шешковского он! Балда! За мой мундир пошто хватаешься? ...Что, и от меня в рожу хочешь?

Савва Прокудин пребольно стукнул Егорова в брюхо и, смеясь, побежал по своим делам.

Поручик Егоров пошёл по коридору и вышел через хозяйственное крыльцо на улицу. Снега лежало — выше колена. Хороша больно зима нынче в столичном граде Санкт-Петербурге. Да только не для всех хороша. Остудивши снегом голову, Егоров задумался. Если тотчас подать в отставку, то ничего он не выиграет. Окромя пустой никчемной жизни в глубине Курской губернии, при полусотне отцовских крепостных, да при полутысяче десятин плохой земли. Имение, конечно, их двоих с отцом прокормит, и не более того. Невесту же с большим приданым то имение не приманит, да и богатых невест в Курской губернии всех :поди, расхватали. А брать жену с малым приданым зачем? Ведь тогда уже им троим, с женой да с отцом, придётся кормиться с худой землицы. А когда дети пойдут? Им чем кормиться? Картошкой с луком? Зачем жениться, нищету плодить? А вот ежели согласиться на требование майора Булыгина, то где же ему взять триста рублей? Это огромные деньги, шесть годовых окладов по его, поручика, званию.