Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

Егоров мельком глянул на купчину Провоторова и достал оба взведенных военных пистоля. Положил их на стол, себе под руки.

— Теперь, Илья Никифорыч, пора бы тебе пойти к стойке да освежиться, — сказал Егоров прямо в малюсенькие глаза Провоторова. — Мы тут сейчас договоримся. Это я, ваше степенство, тебе обещаю.

Договорились и правда быстро. Четыре тысячи рублей серебром Колька Шпора получает сразу. Остаток в сумме две тысячи и сорок рублей оформился на бумаге под три подписи, как долг бугровщику трактирного целовальника с прозвищем Хват. Фамилия купчины Провоторова нигде не мелькала, да слово «золото» тоже не писалось. Писалось просто — «жир». Ибо золото — дело государственное, за один золотник можно пойти на каторгу при немце-губернаторе.

Целовальник, заместо Ильи Никифоровича Провоторова, обязался под своеручную роспись ежемесячно платить Кольке по пять сотен рублей за некие «товары жира». Ну а тобольский купец Провоторов по устному своему слову обязался целовальнику на те же пятьсот рублей в месяц некие товары поставлять. Тот же ямайский ром, или тибетский жуткий и жидкий напиток с англицким названием «спирт». Согласно устному требованию целовальника. На ямайском роме да на тибетском молочном спирте тот целовальник имел значительный приварок к русской водке.

Всё это расписал на бумаге и пояснил словесно Александр Дмитриевич.

Колька Шпора, ещё раз глянув на пистолеты столичного гада (в него стреляли казаки, он укус пули своим телом долго помнил), сунул расписочную бумагу в карман плисовых штанов, всё же не удержался, показал целовальнику кулак. И добавил:

— Смотри, гнида, ты меня знаешь! Чтоб расчёт — каждый месяц день в день!

Крикнул своим, чтобы тащили на улицу мешки с деньгами. А то, что лежало в двух кожаных кулях, могильную медь, бронзу, да серебро, так и оставил валяться на полу в «светлом углу».

— Эй, Коля, — окликнул ватажника Егоров, — ты продай мне эти негодные остатки.

— Лучше я их в отхожую яму выброшу, змей подлый! — откликнулся Колька Шпора.

Но Егоров уже подманил целовальника, велел тому наполнить на десять рублей медью липовый туес, с которым в тайгу за грибами ходят. Рассчитался с целовальником за медные сибирские деньги серебряными государевыми рублями, но не сибирского чекана. Целовальник проверил на зуб каждый второй серебряный егоровский рубль с профилем императрицы. И немного погодя два трактирных подручных выволокли в зал тот туес, полный медных алтын и пятаков.

— Не серебро же тебе кидать людям, идучи повдоль красной дорожки, Коля, — ласково сказал Егоров, — а люди-то твоей щедрости уже заждались!

Колька Шпора плюнул на пол трактира, надел на толстую шею ремень с туесом и так, будто сеятель на поле, вышел из трактира. На улице поднялся хохот, и завизжали бабы. Егоров смотрел в окно как Колька Шпора идёт, и верно, будто сеятель, широким шагом и рассеивает медь далеко от себя.

— Ловко ты его объездил, — сказал Егорову Илья Никифорыч Провоторов, — а ведь до чего упрям парень, до чего злобен. Ну, слава тебе Господи, сговорились. Можно теперь и чайку соорудить. Эй, Хват! Неси нам всего помаленьку, чтобы душа оттаяла!

Трактирные молодцы по отмашке целовальника начали таскать в «светлый угол» и что выпить, и что закусить, да весьма много.

Илья Никифорыч налил рома в два стакана, но по половине, спросил:

— А тебе, Александр Дмитрич, на што этот мусор, каковой ты у Кольки, да так задорого купил? Ведь то есть дрянь старая, никому негодная.

— А я, ваше степенство, как-то смолоду приучен Петром Андреевичем Словцовым к старине, к познанию нашей истории. Отошлю эту подкурганную дрянь в Петербург, в музей императрицы. Ей подарок будет!

— Ловко ты подарки раздаёшь! Аж самой императрице! — кося глазом, проговорил купец Провоторов. — А про Словцова откуда знаешь, а?

Александр Егоров понимал, что раз начал врать, так не останавливайся. Здесь тебе не государева служба, здесь можно и про Бабу-ягу расписывать, что это твоя родная тёща.

Егоров поднял стакан с ромом:

— Я ведь Словцова сызмальства знал, ещё когда он у нас, в Санкт-Петербурге, учился. Он проживал в доме моего отца... Ну, выпьем за его здоровье!

Выпили, заели жареной телятиной, после обжарки в русской печи протушенной в черемше с клюквой. Сразу захотелось выпить и по второй, таково получилось свойство сибирского мясного блюда.

И по второй налили.

— Ты вот, купец Егоров, поди, считаешь, что раз сумел Кольку общипать, то уже со мной и рассчитался за все мои к тебе будущие благоволения?

— Никак нет, Илья Никифорыч, — сразу же ответил Егоров, — я же знаю, что за хорошую учебу платить надобно много и справедливо!

— А чем ты мне можешь заплатить справедливо, Александр Дмитрич? У меня, купец ты столичный, ведь всё есть!

— Есть, да ведь всегда чего-то не хватает, ваше степенство!

— Но! И чего же ты мне можешь дополнить к моей нехватке?

— Золота, Илья Никифорыч, золота! Вот за «жир» и предлагаю выпить по второй!

Когда заедали мочёной морошкой, кислой донельзя, второй стаканчик рома, Илья Никифорыч наклонился к Егорову и простецки спросил:

— Так, Александр Дмитрич, а куда мне теперь девать золотого младенчика?

— Сиди, жди. За ним придут. Как придут, так с поклоном им и выдай золотого младенчика-то, — жуя вкуснейшую телятину, ответствовал Егоров.

— А кто это вдруг ко мне придёт? — вскинулся Провоторов. — Который здесь меня требовать станет?

— Судя по всему, сначала придёт к тебе русский человек, енисейский промышленник пушного зверя. Ежели ты с ним не сговоришься золотого дитя отдать, тогда придут инородцы.

— И что? Ну, придут и...

— Дай я у тебя головы посчитаю, Илья Никифорыч. Прямо при тебе. Раз... Вот же ты, а! Одна у тебя голова!

— Обождь, обождь! Счетовод столичный! Я же за младенчика уплатил! Серебром уплатил. И много!

— А вернуть придется безо всякой обратной платы. Как милость сотворить. Тогда всё станется к лучшему.

— Да я тебя сейчас сотру в муку! Одноглазый, ко мне!

— Успеешь меня и в муку, и в солод, и в дерево закатать, Илья Никифорыч. Ты сначала послушай до конца, потом катай!

В трактир, качаясь от скамьи к скамье, ввалился Одноглазый.

— Вот его я возьму с собой, да ещё троих ты мне дашь. Атаманом с ними пускай идёт Колька Шпора. Ты же ему доверяешь?

— Это куда же я тебе людей дам?

— За жиром я пойду. Место знаю. Пётр Андреевич Словцов мне место указал, чтобы я для тебя постарался, в смысле платы за обучение. Понятно? И ты мне выставил вот сейчас как бы счёт за то золото, что на младенце, которого придётся вернуть. Счёт за шестнадцать фунтов...

— За шестнадцать с половиной!