Станислав Венгловский - Лжедмитрий

— Многая лета королю Жигимонту!

— Да живёт он с нашим царём-батюшкой в вечной дружбе!

— Спасибо ему от всей Русской земли!

— Не дал погибнуть нашему царевичу!

Посол махал в ответ рукою, энергично вскакивал с места, прижимал к сердцу руки:

— Спасибо! Спасибо!

Ему хотелось всех убедить: он обязательно передаст своему государю всё здесь услышанное и расскажет с точностью обо всём увиденном.

— Мой король — государь справедливый и добрый. В неведомом юноше он сразу признал великого царевича!

— Многая лета вашему королю!

Приблизясь к Кремлю, поражённый видом его мощных стен, посол, кажется, забыл обо всём неприятном. Потому что в говоре собравшихся толп он не различал полных отдельных фраз, но лишь слова благодарности.

Однако в Кремле — уже в Грановитой палате, перед царским троном, на котором, в блеске своего облачения, восседал Димитрий Иванович, а вокруг него стеною стояли духовные пастыри и светские вельможи, посол снова услышал почти те же слова, которые озадачивали его сегодня уже не раз.

На короткую выразительную грамоту от короля, прочитанную послом, отвечал от имени царя воевода Басманов. Голос Басманова звучал низко и густо.

От внимания находившихся в палате скорее всего не ускользнуло то обстоятельство, что у царя невольно дёрнулась голова, когда он услышал в королевской грамоте обращение к себе не в таком виде, как ему хотелось бы, как он уже успел установить. Польский король в своей грамоте называл его просто великим князем московским.

Царская голова дёрнулась и тут же успокоилась.

Царь взял себя в руки.

Андрей видел, как беспомощно посмотрел на него Корвин-Гонсевский. Но никто из присутствующих не заметил двусмысленности в услышанном из уст посла. А кроме московских вельмож там был ещё и посланец от Папы Римского, Прассолини, которого в Москве недавно встречали не менее пышно, нежели сегодня пана Корвин-Гонсевского. Стояли оба иезуита, отец Андрей и отец Николай. На них настороженно посматривал князь Василий Иванович Шуйский, не скрывая своего неодобрения такой вольности.

Главный разговор у царя с королевским послом состоялся на следующий день, в присутствии князя Василия Ивановича Шуйского, Андрея Валигуры, дьяка Афанасия Власьева и боярина Басманова.

Откашлявшись, Корвин-Гонсевский начал доверительным голосом произносить то, что ему было поручено его государем:

— Не только в прошлом мой государь оказывал тебе, великий князь, всяческую помощь и поддержку, но и сейчас готов её оказывать. А потому он вправе от тебя ждать подобного выражения дружеских чувств.

Царь прервал посла взмахом руки:

— Конечно, я принял грамоты моего соседа и брата. Но впредь я требую величать меня полным титулом: не только великим князем, но и царём всея Руси, императором. Этот титул носили мой отец Иван Васильевич и мой брат Фёдор Иванович. Достался он мне по наследству.

Посол внимательно выслушал замечания царя и в продолжение дальнейшего своего разговора с ним ни разу не употребил от себя лично слов «великий князь», но довольствовался только словом «государь».

— А в доказательство своей дружбы мой король велел передать тебе, государь, что появились у нас по всем литовским и украинским землям странные слухи, которые грозят тебе большими неприятностями, поскольку сейчас развелось на свете много недобрых людей, которые стараются извлечь для себя пользу из любого случая. Они легко обучаются злу!

И пан Гонсевский весьма обстоятельно, очень подробно поведал о том, что у польского короля имеются данные, будто бы Борис Годунов жив. Будто бы Борис, наученный колдунами ещё в то время, когда Димитрий Иванович пребывал в Путивле, задумал и осуществил коварное дело. Понимая, что ему никак не устоять в борьбе с законным наследником престола, Борис приказал отравить и положить вместо себя в гроб одного из своих двойников. Двойника похоронили. Да так искусно всё это проделали, что ни царица Марья, ни царевич Фёдор и никто из семейства Годуновых ни о чём не догадывались. Один боярин Семён Годунов знал. А сам Борис Годунов, собрав достаточно средств, так же тайно отправился на судне в Англию, чтобы оттуда начать борьбу за Московский престол. Польский король, узнав обо всём этом, захотел удостовериться в справедливости слухов. И поскольку ему хорошо известно, что в самом московском государстве есть сейчас немало людей, не доверяющих своему государю, то король повелел своим воеводам, земли которых соседствуют с Московским государством, содержать наготове достаточно войска, чтобы в любое мгновение они могли выступить на защиту московского государя, друга и приятеля короля польского.

С гордым видом посол огляделся вокруг. Он скользнул взглядом по едва приметной улыбке на лице Басманова, по колючим глазам князя Шуйского, по безразличному выражению на лице у дьяка Афанасия Власьева, передохнул и продолжал.

— Это ли не доказательство верной дружбы, государь? — спросил посол. И сам себе отвечал: — Король признал все ваши договорённости и взаимные обещания. Он будет их и впредь выполнять. Ради того будет прислано к тебе новое посольство. А ещё к тебе едет папский посланник Александр Рангони, он только задержался в Кракове. А пока король просит тебя, государь, пособить ему в его борьбе с коварным узурпатором Карлом, захватившим шведский престол и называющим себя шведским королём. Просьба заключается в том, чтобы ты не только не принимал от Карла послов, буде они к тебе явятся, но задержал их и отправил в Краков, поскольку не имеют они права называться послами!

Просьбы и требования польской стороны так и посыпались из уст пана Гонсевского.

Почти все они были известны Андрею. Поэтому Андрей с интересом наблюдал, как откликаются на сказанное Басманов, Шуйский и дьяк Афанасий Власьев. Если лицо Власьева оставалось каменно непроницаемым — он умел владеть собою, если Басманов изредка позволял себе поднимать крутую бровь, то князя Шуйского так и подмывало возразить. Однако и ему приходилось молчать в присутствии царя.

Требования заключались в том, чтобы польским служилым людям в России было выплачено задержанное жалованье. Чтобы людям из королевства была предоставлена свобода торговли. Чтобы было дозволено возвратиться в Россию беглецам, которые обосновались в пределах Речи Посполитой, спасаясь от Бориса Годунова. А ещё — чтобы наконец было разрешено строительство в Московском государстве католических храмов и чтобы Польше были возвращены Смоленская и Северская земли.

— Что касается строительства храмов — о том ещё будет толковать папский посланец Прассолини!

Посол говорил. Царь слушал со спокойным видом. Но князь Василий Иванович метал глазами молнии.