Станислав Венгловский - Лжедмитрий

И опять же: такого человека не смог понять, не поверил ему князь Острожский? Невероятно. Да нет же, думалось Андрею, понял князь Константин Константинович, кто перед ним. Почему-то надо было сделать вид, будто ничего не понял. Зачем? Не хочет способствовать смуте в Московском государстве? Могло быть и так.

Только как же? Злодей сидит на московском престоле, когда истинный царевич, сын Ивана Грозного, скитается по миру? Когда настоящий царевич, сядь он на престол, в состоянии помочь убогому и сирому? Сможет организовать отпор татарскому нашествию... Как же будет князь Константин держать ответ перед Богом?

Отец Григорий тем временем, выспросив у коваля всё нужное, посмотрел на Андрея, понял, что Андрей выслушал этот разговор и со всем согласился. Что для Андрея нет неясностей. Отец Григорий улыбнулся по-дружески и направился в корчму. Оттуда не раз уже выглядывала полногрудая корчмарка. Все прочие спутники, подвесив коням торбы с овсом, направились следом.

Старый коваль, видя, как Андрей замешкался возле коня, поманил казака чёрною рукою.

— Что это, казаче, за человек такой? — спросил, хитро посматривая. — Говорит обыкновенными словами, а вместе с тем чувствуешь, как он землю под тобою на три сажени видит. Не характерник, часом? Конечно, на Сечи не дураки. Но предупредить надо...

Андрей даже обиделся от такого предположения. А потому захотелось удивить старого человека:

— Это московский царевич Димитрий Иванович! Только вам говорю...

Андрей ждал, что старик недоверчиво поведёт усами, подмигнёт бровью: дескать, не впервые нам такое здесь слышать, приходилось даже видеть подобных царевичей, а где они?

Но старик опустил руки и глухо сказал:

— Ишь ты... Человек действительно не простой... Господи, помоги мне и моему куму Опанасу, коли так... Это очень может быть...

Кум Опанас оказался таким же пожилым человеком и с такими же длинными усами — как и сам коваль Свирид. Только глаза его неспокойно бегали под насупленными бровями — словно полевые мышки под клочками оставленной в поле соломы. Он был весь наполнен непонятной тревогой. И это сразу заметил Андрей. Андрей даже хотел выплеснуть своё подозрение перед отцом Григорием, да тот, словно лично ему здесь нечего беспокоиться, улыбнулся старику в ожидании дальнейших слов.

— А что, Панове казаки, — не заставил себя ждать старик, — я согласен... Не впервые. На Сечи молодцы всегда нужны... Сам я когда-то со Свиридом-ковалём, который вас направил, на Сечи все ходы-выходы знал. Если бы не старость. Да что говорить...

— А мы уже готовы, — перебил Андрей. — Мы хоть сейчас...

— Ну, и завтра ещё нельзя... Я плотарей своих подготовить должен. Есть у меня такой Каленик, так завтра сюда прибудет...

И снова стариковы глаза забегали полевыми мышками.

«Уж если кто и характерник, — подумалось Андрею, — так вот он!»

— Жаль! — сказал отец Григорий. Но делать было нечего.

Путники переночевали в старом овине на берегу Днепра. Спали под шум бегущей воды. Проснулись поздно. А когда осмотрелись вокруг, то с удивлением поняли: ночью либо утром несколько плотов, стоявших у берега, исчезло.

Андрей отправился к Опанасу разбираться, что бы это могло означать. Старик отвечал, не глядя в глаза, что да, отплыли некоторые плоты — на них негоже плавать московскому царевичу.

— А вот завтра, — добавил старик, — сам Каленик вас повезёт. Он курень готовит. Если дождь будет. Да и от солнца курень спасёт.

На рассвете следующего дня их разбудили молодые плотари. Гурьбою спустились вниз, к воде, которой не было видно сквозь туман. У самой поверхности воды туман сгущался, так что приходилось по голосам узнавать, где кто находится.

Плотари своё дело знали крепко.

Чей-то низкий голос прорычал:

— Го-го! Прощайтесь с Киевом, казаки... А кто у вас царевич, как бы это без обиды у вас спросить?

Что-то неприятное послышалось Андрею в этом вопросе. Он даже пожалел, зачем открылся вчера перед ковалём Свиридом. А вдруг дойдёт до вражьих ушей?

Но отец Григорий ничего не опасался.

— Это я, — просто и коротко ответил он сам. — Да только этого всем не надо говорить.

В тумане ничего ещё не было видно, но Андрей понял — отец Григорий улыбнулся. Спросивший голос, который исходил от грузного человека (вокруг него колебался туман), неожиданно потеплел:

— Ага... Понимаю... А я — Каленик. Слыхали?

Вскоре путники оказались на середине Днепра.

Туман прилипал к берегам, и на плоту уже можно было разглядеть всех плотарей. То были дюжие молодцы в коротких серых свитках из грубого полотна, в высоких сапогах и бараньих шапках. Под стать им выглядел и сам Каленик.

Каленик высился на мешках с товарами. Мешки занимали половину поверхности всего плота и были покрыты для надёжной защиты воловьей кожей. Воловьи кожи служили также крышей для куреня — не обманул старый Опанас.

Казалось, плотарям не предвиделось больше никакой работы, как только привести плот в движение. Они для приличия не расставались с длинными шестами, чтобы время от времени опускать их в воду. Мощное течение и без их вмешательства делало свою работу, унося плот всё дальше от Киева. Селения, которые вначале прямо-таки облепляли берега, вдруг перестали почти совсем показываться. Берега по правую руку вздымались высокие, были покрыты лесами, а по левую — тянулись низменные, луговые. Плотари почувствовали себя неуютно в присутствии чужих людей. Они уселись в передней части плывущего сооружения, затянули песню:

И так продолжалось, можно сказать, без конца. Разговорить этих людей, к удивлению Андрея, не мог даже отец Григорий. По приказу Каленика плотари довольно часто причаливали к берегу посреди дня (ночью плот вообще вытаскивали наполовину на сушу).

А причаливали там, где указывал Каленик. Однако в безлюдных почему-то местах. Каленик перед тем пристально всматривался вдаль. Он следил, не вздымается ли где облако пыли.

На сушу тащили большой котёл, варили на костре кашу из пшена и заправляли её старым жёлтым салом. Когда каша упревала — первым ложку получал отец Григорий. Затем такие же орудия вручались прочим гостям. Плотари запускали ложки в котёл последними, зато дружно и быстро. Для безопасности, чтобы ничего не свалилось на головы гостей, подставляли под еду широкие ладони и время от времени сами отчаянно шипели, словно кошки, стряхивая с кожи комочки варева.

— Ешьте, ешьте, казаки, — приговаривал Каленик. — Да спать ложитесь.

Лёжа под сияющим звёздным небом, Андрей не мог отделаться от подозрений: здесь что-то не так. Однако выдвинуть какие-либо обвинения не мог. Каленик отговорится: знаю, дескать, кого везу. Нельзя торопиться. Нельзя рисковать. Тише едешь — дальше будешь. Каленик вышагивал по краям плота чересчур тяжело, и плот, казалось, вот-вот опрокинется и уйдёт на дно.