Станислав Венгловский - Лжедмитрий

Следом за княжеской четою выскочила другая пара — и Рангони, наблюдавший за всем этим от блестящих колонн, просто не поверил своим глазам. Во второй паре был московский царевич с молодою княгиней Червинской, племянницей пана Мнишека.

Рангони, не искушённый в искусстве танца, не мог даже объяснить, что ему понравилось в танце молодого московита. Однако он почувствовал во всём его облике какую-то особую силу.

Одним словом, Рангони еле дождался окончания банкета, вернее, того момента, когда позволительно прощаться с хозяином.

Сидя в карете, Рангони уже воочию видел своё донесение в Рим. Оно будет написано сейчас же, а утром отправлено. Первые строки там будут выглядеть так: «Московский царевич — чуть старше двадцати лет. Во всём облике его чувствуется царская порода».

Отец Варлаам одолевал эту дорогу уже в который раз. Он не мог пожаловаться, что тяготы вынужденного путешествия утомили его пуще прежнего. Скорее наоборот. В этот раз он сидел на отдельном просторном возу. Его везли, его кормили. О его безопасности заботились другие. А ему ничего так не хотелось, как поскорее добраться туда, где зреет страшное лихо для русского царя, а стало быть, и для России-матушки. Однако отцу Варлааму казалось, что сил, выделенных в Москве, очень и очень мало. Он даже подозревал, что бояре передали царю Борису не все его слова, что-нибудь переврали, утаили, коль царь приказал снарядить такую незначительную рать. Правда, это были молодцы как на подбор. Но вмещались они всё-таки на трёх возах. То есть их набиралось десятка полтора (отец Варлаам как-то вскоре сосчитал-таки всех — получилось число четырнадцать, пятнадцатым оказался он сам).

Вскоре обоз добрался до Северы — и Северу теперь было не узнать. Нет, внешне эта земля нисколько не переменилась. Всё так же издавали непрерывный гул влажные и густые леса, наполненные зверьём и даже птицами, хотя уже стояла осень и леса оголялись. Всё так же была Севера негостеприимной для путешественников. Но жители её переменились. Севрюки наперебой говорили путникам, что впереди полно ратных людей на заставах, что за рубеж сквозь те заставы сейчас не просочиться никому, потому что от царя Бориса получен строгий приказ: в Литве свирепствует моровая язва, посланная Богом за человеческие прегрешения; она косит литвинов денно и нощно, и туда нельзя пускать московских людей, чтобы не перенести заразу на православный народ. Но молодцы, окружавшие отца Варлаама, особенно Яков Пыхачёв, которого все в обозе называли боярским сыном и которому все подчинялись. — Яков в ответ беззаботно посмеивался и отваживал самых настырных советчиков уверениями, что его на любой заставе пропустят, есть у него на то разрешение.

— От самого царя Бориса, что ли? — переспрашивали угрюмые севрюки. — На торговлю, что ли, с литвином? Али даже с немцем?

Отца Варлаама подмывало на возу надоумить Якова, подсказать, шепнуть, чтобы меньше распространялся о каком-то разрешении, потому что слухами земля полнится. Слухи раньше времени долетят до ушей попа-расстриги по имени Григорий Отрепьев — именно так, образумили его в Москве, и следует называть того, кто воровски прибрал себе высокое имя покойного царевича Димитрия. Но ничего подобного отец Варлаам не сказал. Не было подходящего места, и времени не выпадало. Да если бы и оказались они один на один, так и то опасно было бы говорить. Уж больно грозен на вид боярский сын Яков.

Дорогу преграждали непроходимые болота, реки, лужи. Продвигались путники чересчур медленно, и отец Варлаам уже морочил себе голову тем, что вот скоро ударят зимние морозы, посыплется снег и тогда придётся менять колёса на полозья, а это не так просто делается.

Однако насчёт полозьев его заботы оказались пустыми и никому не нужными.

Обоз ещё какое-то время колесил по лесу, в мокрых туманах, постоянно натыкаясь на вездесущие заставы из бородатых стрельцов в измызганных кафтанах, вовсе не таких, как в Москве, но чаще из конных сердитых казаков, которые опасливо посматривали на Якова после того, как он показывал им какую-то грамоту, хранимую у него за пазухой кафтана. Посмотрев на ту бумагу, не читая её (не шибко грамотны казаки), ратные эти люди удалялись обычно первыми, кое-как описав дальнейшую дорогу.

— Уже скоро, — сказал наконец Яков после одной из таких встреч с казаками. — До Днепра, говорят, версты две.

И действительно, после его слов возовые колёса стали проваливаться в болото почти наполовину — что свидетельствовало о близости большущей воды. Молодцы не могли уже сидеть на возах. Они шагали следом, по обочинам дороги, еле приметной, проваливались в ямы, прыгали и крепко проклинали гиблые места.

А сверху сыпался дождь. Лес уже стоял наполовину голый. Он был насквозь пропитан влагой. Зашиты от дождя не было и не предвиделось никакой.

Тучи же над головою висели таким плотным слоем, что влаги на небесах могло хватить ещё на несколько мокрых недель.

И вдруг Яков истошно закричал, указывая вдаль мокрыми пальцами:

— Вот он!

Между разбухшими от влаги стволами деревьев угадывалось море воды. Ветер со свистом гнал по ней белую широкую волну — словно какой-то великан сдирал тонкую бесконечную холстину.

— Днепр!

— Днепр?

В обозе загудели так радостно, будто добрались наконец домой после утомительного путешествия.

Отец Варлаам не разделял такой радости, потому что не понимал её. Предстоит переправа. Там, за Днепром, Литва. А переправиться с возами в такую погоду — ой как это сложно и даже опасно.

Да только и здесь он напрасно осуждал чужую радость. Это обнаружилось очень скоро.

Возы дружно остановились на берегу Днепра, так близко от воды, что лошади шарахались от белых брызг, однако из-за усталости они даже не пытались сдвинуть возы с места.

Кто-то вздумал было развести костёр — не получилось.

Отец Варлаам всё ещё продолжал греть под собою на возу сено. Один из возниц, который, видать, отлично знал эти места, зачем-то призвал к возу Якова и ещё одного молодца, по имени Андрон, и стал им объяснять, что предстоит увидеть за Днепром (почему-то только им, остальных молодцов это вроде бы не касалось).

— Вот, господа хорошие, как переправитесь через Днепро, так вёрст через десять попадёте в город Брагин. Там живёт сейчас в своём дворце князь Адам Вишневецкий. Он хоть и на ножах с московскими воеводами, но православной веры держится крепко, ещё не было такого случая, чтобы у него не нашли себе приюта чернецы, которые направляются ко святым местам... А там уже сообразите, куда дальше.

Из слов возницы получалось, что переправляться предстоит лишь отцу Варлааму с двумя этими молодцами, то есть с Яковом и с Андроном.