Станислав Венгловский - Лжедмитрий

Остановившись, отец Варлаам тоскливо заключил:

— Пропали требы... Эх мы...

Как бы в ответ на его слова в лесу раздался недалёкий протяжный вой. Он тоже прозвучал жалобно.

— Волки! — насторожился инок Мисаил.

— Ничего! — нисколько не падал духом отец Григорий. — Благодарите Бога, я надеялся не только на угощение в Богдановке, но и с собою кое-что прихватил. Пусть уж отец Онуфрий на нас не сетует.

И правда. В котомке у отца Григория оказалось достаточное количество хлеба и даже шматок солёного жёлтого сала. И вытащил он, конечно, не всё, было понятно. Он так и сказал:

— Что у кого завалялось — приберегите! А волки... На то и лес. Волков бояться — в лес не ходить.

Перекусив, путники приободрились.

— Нам бы только на чистое место выбраться, — вслух размышлял отец Григорий. — Чтобы по солнцу определить, куда направляться. Сказывают, и до литовского рубежа отсюда уже не так далеко.

— А вдруг нас за рубеж не пустят? — засомневался отец Варлаам, копаясь в своей котомке. — Не везёт мне всегда... Столько, говорено, московского люда... Так и Киева, поди, не увидим...

Над ним посмеялись.

Инок Мисаил подал голос:

— В Литве, слава Господу, голода нету... Чего ж нас туда не пускать? Аль объедим? А с нашей стороны... Баба с воза — кобыле легче! Болярам нашим после нашего ухода только жира прирастёт!

Отец Григорий хохотом подзадоривал инока на говорение, хотя он и не высоко ставил ум своего давнего знакомца. Правда, отец Григорий было содрогнулся от сказанного отцом Варлаамом. Тот заметил. Но так как отец Григорий ничем не подтвердил своей первоначальной тревоги — отец Варлаам усомнился, подумав, что ему всё это просто померещилось.

Пока товарищи сидели на поваленных деревьях, отец Григорий осмотрелся вокруг, а затем без промедления достал из котомки топор с коротким топорищем и быстро и ловко обкорнал им три дубовых побега. Получились увесистые дубины.

— Выбирайте, — почти приказал. — Мало ли кого пошлёт Бог навстречу. Северский край. Севера.

Прошли ещё довольно много, несмотря на бездорожье.

У леса не было конца-края.

Ничто не свидетельствовало о близости какого-нибудь селения или даже хотя бы просто человеческого жилья — хотя бы оставленного двора, заброшенного стога сена. Нигде не слышалось собачьего лая, петушиного пения.

Иногда приходилось брести уже по колено в воде, махнув на сапоги рукою, не заботясь о целости длиннополой одежды, а стараясь хотя бы как-то обезопасить себя, стараясь определить под несущимися сучьями, корой и листьями надёжное место, куда можно ступить, где тебя не подстерегают колдобины или трясина.

Наконец места потянулись возвышенные. Ольху да осину сменили сосны, дубы, берёзы.

На одном из бугров путники отдохнули, слегка подкрепились, с расчётом прожёвывая каждую отысканную кроху. А когда снова пустились в путь, то всё начало повторяться сызнова. Им не удавалось набрести на какой-нибудь человеческий след. Не удавалось заметить на стволе дерева каких-нибудь затесей, оставленных лезвием топора. Нигде не примечали веток, обломанных рукою человека. Впрочем, о дороге, как таковой, путники начали забывать. Продвигались вперёд, в неизвестность просто так, выбирая места, которые могли напоминать дорогу, которые были просто свободными промежутками между зарослями деревьев и кустарников.

А солнце уже садилось. Из сырых низин поднималась прохладная ночь.

— Братцы! — вдруг завопил инок Мисаил. — Да ведь там... Волки!

И тут все трое заметили, что по обеим сторонам от нитки оставляемых следов подозрительно шевелятся кусты, окутанные серой травою, как если бы там кто-то скрывался, какие-то живые существа.

Не говоря ни слова, отец Григорий рывком вытащил из котомки огниво.

— Будем разводить костёр! — приказал он, передавая огниво отцу Варлааму, а сам поспешил собирать хворост.

В лесу накопились горы валежника. Добытый отцом Варлаамом огонь жадно набрасывался на смолистые жирные ветви. Повалил густой дым. Посыпались искры. Огонь разрывал на куски спустившуюся на землю ночь. Он выхватывал из тьмы то мохнатую ветвь сосны, колеблемую ветром, то пучки ожившей вдруг рыжей травы, то ствол сгнившего дерева. А людям у огня чудилось, что там уже подступают собравшиеся звери, количество которых вокруг костра увеличивалось, без сомнения. Там раздавался злобный протяжный вой. Если вой смолкал в одном месте, то его подхватывали в другом. Иногда он раздавался в нескольких местах одновременно. Вой леденил душу.

— Грехи наши! Грехи наши! — повторял дрожащий отец Варлаам, прерывая молитвы, которые творил безустанно, прижимаясь к костру, так что спутники опасались, как бы на нём самом не вспыхнула одежда, а потому оттирали его, насколько можно, подальше от опасности.

Отец Григорий вместе с иноком Мисаилом запасали хворост, раскладывая добытое вокруг очага.

Затем отец Григорий, заткнув за пояс топор и вооружившись дубиною, попытался даже отойти от костра, но вынужден был возвратиться.

— Да, — сказал он приглушённым, непривычным для него голосом, приподнимая над головою шапку, будто ему вдруг стало жарко. — Да. Там их много... Так что давайте пока посушим одежду.

У Мисаила, да и у отца Варлаама, безусловно, вертелись на языке вопросы. Удастся ли вот так отсидеться? Хватит ли выдержки и терпения? Что будет дальше? Только отважиться на подобные вопросы они не могли.

Отец Григорий решил развести ещё один костёр. Ночь они провели между двух огней, поочерёдно бодрствуя. Долгожданное утро встретили все без особой надежды на хороший исход.

Отец Варлаам продолжал по-прежнему молиться Богу. Пожалуй, он и ночью не смыкал глаз. Он хотел жить, и всё. Он снова проклинал тот миг, когда в Москве ответил согласием на предложение путешествовать в святые места.

Пошарив по котомкам, еды отыскали самую малость. Она лишь раздражала желудки. И как ни вслушивались, в природе не добавилось никаких новых звуков, кроме звуков, свидетельствовавших о волчьих стаях, которые обложили это место, как воины обступают попавшуюся им на пути неприятельскую крепость.

Уныние, кажется, должно было взять верх над людьми.

Даже отец Григорий выглядел мрачным, чего в нём прежде не замечалось. Правда, он не сидел на месте. Он топтался на узком пространстве возле огня, который сегодня казался не таким прытким, как вчера.

Огонь шипел в хворосте, дымил, однако не умирал. Дым стекал вниз в долины и раздирал волчьи ноздри. Волки, надо сказать, тоже не были по-вчерашнему, по-ночному ещё, дерзкими. Они, пожалуй, мало чем и обнаруживали своё присутствие, разве что недовольным рычанием. Но то были уже их разборки между собою.

Не говоря ни слова, отец Григорий снова заткнул за пояс топор, нахлобучил на лоб шапку, сбросил с себя длинный кафтан, но вооружился на этот раз увесистой горящей головешкой.