Юрий Слепухин - Государева крестница

Вскочив, он рванул дверь, за ней, не вплотную, а отступя вглубь аршина на три, высилась решётка с искусно вклёпанным у самого края полукруглым большим замком.

— Помоги, Господи, — прошептал Андрей, лихорадочно выдёргивая из-за пазухи подвешенный на бечёвке ключ. В скажину ключ вошёл легко, без задоринки, но повернуть его он не решался: вся жизнь — да и его ли только! — зависела теперь от того, фрязинский это замок или чей иной.

Сняв шапку, он рукавом отёр со лба выступивший холодный пот, перекрестился и, зажмурившись, повернул ключ — как научил батя — дважды слева направо, потом трижды в обратную сторону. И замок безотказно щёлкнул!

Трясущимися руками отодвинув решётку на пядь, он снова притворил её и запер замок, закрыл дверь и обессиленно опустился на приступок. Сердце успокаивалось, билось уже ровно и сильно, недавние страхи казались теперь пустым мороком. И он знал, — был уверен! — что остальное сделает как должно. Теперь всё зависело от него самого, и никто, чувствовал он, никто не в силах был ему воспрепятствовать.

Его всё-таки немного сморило, и он просидел в блаженном полузабытьи, пока не вернулся стражник. Тот ввалился шумно, едва не своротив притолоку — видать, то ли изрядно приложился ещё в кабаке, то ли не раз прикладывался на обратном пути, — вручил Андрею сулею, взболтнув в доказательство того, что ещё не ополовинена, суетливо выложил на чурбак вяленую рыбину и захватанный, в мусоре и шерсти, пшеничный калач.

— Лещика вот прихватил, оно неплохо под зелье... Ну, изопьём, дай те Бог здоровья, а поручители найдутся, отчего ж не найтись для хорошего человека, это мы спроворим...

Андрей, со спокойной уже душой, не спеша вытянул корец, зажмурился, переводя дух, оторвал и почистил о рукав краюшку калача и решительно встал:

— Ладно, пойду я, мне тут ещё к одному зайти надобно, чуть было не запамятовал...

— Дык как же! — Стражник, едва закончив обдирать обколоченного о каблук леща, горестно оглядел приготовленное пиршество. — Вроде и почать не поспели...

— Нетто без меня не управишься? Как раз до вечера и хватит. А мне недосуг, право. Гляди ж, насчёт поручителей не позабудь, я загляну днями...

Удача с замком так его окрылила, исполнила такой уверенности в себе, что он не побоялся вступить в кремль через Боравинские ворота, хотя, понятное дело, разумнее было бы обогнуть стены вверх по Неглинке и пройти Никольскими прямо к годуновскому двору. Надвинул поглубже драный треух, лицо упрятал в поднятый ворот тулупчика — смерд смердом, вся надежда на то и была, что никто не польстится, не снизойдёт до любопытства...

Димитрий Иванович оказался дома, вышел сразу, не заставив себя ждать.

— Ну что у тебя, Романыч? — спросил обеспокоенно, понижая голос.

— Здесь что, подслушать могут?

— Да нет, это я так, — постельничий усмехнулся, — по дворцовой привычке. К замку удалось ли подобраться, опробовал его?

— Опробовал, да. Подходит ключ, слава Те Господи, а то я уж опасался — могли ведь и заменить...

— Пустое было опасение, государь Никите доверял... скорее иноземца заподозрит в каком воровстве. Ну так теперь что дале-то делать будем?

— Теперь идти туда надо. Нынче же и пойду.

— Не торопишься?

— Помилуй Бог, Димитрий Иванович, куда ещё мешкать?

— И то верно...

— Так ты людишек мне подобрал ли? Душ пять, боле не понадобится, мыслю. Туда-то я один, эти снаружи покараулят, на случай. Мало ли, вдруг дозор какой!

Годунов прошёлся по палате, пощёлкивая халкидоновыми чётками, вздохнул:

— Мыслил я насчёт людишек-то, да оно, вишь, как выходит... Не обессудь, Ондрюша, не могу я тебе дать своих холопей. Не могу.

Андрей показалось, что он ослышался.

— Как, не можешь? Обещался же, Димитрий Иванович!

— Не могу, — твёрдо повторил постельничий и сел напротив, упираясь в расставленные колени. — Я, Романыч, может, и не ёрой, однако и труса понапрасну не праздную. На человека надёжного полагаюсь без опаски... в твоё дело не сробел же влезть по уши, хотя Бог его знает, как оно ещё обернётся! Однако доверяться тому, кто ненадёжен, — это уволь. Этого опасаюсь... у меня ведь и Бориска на руках, и Ариша, и я в ответе за них. Тебе верю, ибо знаю твёрдо: схватят тебя, упаси Бог, так ты скорее язык откусишь, чем назовёшь тех, кто тебе помогал. Ну а уж коли опричь дознаются, знать, на то воля Божия! Холопа́ же, сам ведаешь, что за люд. Случись что, так тут же и выложат, чьи они. Неужто отпираться станут?

— То верно, — не мог не согласиться Андрей. — Ладно, обойдёмся без караула. Со стражником и сам управлюсь, а там уж как Бог даст.

— Нет, один ты не обойдёшься! Я сказал, что не могу дать своих холопей, так на Москве что, иных нету? Будут тебе людишки — вчера ещё велел Юшке набрать по кабакам шпыней с полдюжины, самую оголтелую сарынь. Они и покараулят.

— Мыслишь, понадёжней будут твоих?

— А их надёжность нам ни к чему, они и знать, окромя Юшки, никого не знают. Юшка же, хоть и ленивая стерва, человек верный. Они вас до места и проводят.

— Посольство тронулось ли уже?

— В пути, — кивнул Годунов. — Арап твой с ними поехал.

— Юсупыч? Как это понять — «с ними»?

— А вот так. Он тогда день у меня просидел, потом подался обратно к Елисейке: я, говорит, на посольское подворье был зван, подагра господина посла одолела, а я, про то услыхав, и вызвался. Меня, мол, один италийский знахарь учил исцелять подагру. После того арапского врачевания господин посол словно на свет народился, а как отъезжать собрались, подал в Посольский приказ прошение: есть, мол, у лекаря Бомелия помощник сарацинского племени, кой изрядно врачует подагрическую хворь, так они тому лекарскому помощнику просят дозволить выезд с посольским обозом, понеже ихний немецкий дохтур подагру исцелять не горазд. Ну Елисею куда было деваться? Отпустил арапа. Жалованье только не заплатил, сквалыга заморский.

— Да, изрядно придумали... и слава Богу, я за Юсупыча неспокоен был, — рассеянно сказал Андрей. — Ну а с нами как будет? Посольство-то как нагоним?

— День-другой пересидите у меня под Можайском, а после Юшка поведёт вас к Невелю, там и совокупитесь с посольскими...

Андрей помолчал, потом спросил, был ли ещё разговор с Никитой. Годунов отвечал, что разговор был, и дважды, но Фрязин съезжать отказался твёрдо — он, мол, не заяц, чтобы на старости лет петли петлять.

— Может, мне с ним ещё потолковать...

— Боже тебя упаси там показываться, — сказал Годунов. — В Коломне наверняка уж хватились, а станут тут искать, так первым делом к фрязинскому двору почнут принюхиваться. Да и не было бы толку с того разговора! Никита — мужик-кремень, как сказал, так оно и будет.

— Он что ж, не понимает, что, ежели я Настю оттуда выведу, первый спрос будет с него? От кого иного мог я проведать про тайный ход?