Дмитрий Барчук - Две томские тайны

Честно скажу, мы были готовы к суровой каре. Наши солдаты особенно бесчинствовали в покорённой Москве. И русский царь об этом знал. Но Александр Павлович простил нас и разрешил вернуться на родину. И даже не разрозненной толпой, а в строевом порядке и — чего уж мы никак от него ожидали — с оружием. Даже барабаны и знамёна оставил. Правда, сопровождали нас русские полки. А дома победители поставили нас перед выбором — оставаться на службе или уходить в отставку.

Император восстановил Царство Польское под опекой российской короны. А главнокомандующим войсками в Варшаве — и русскими, и польскими — Александр назначил брата Константина.

Константин Павлович стал искать штабистов, ему порекомендовали меня.

— Водочки, Фёдор Кузьмич, не желаете? Мне почему-то ужасно хочется назвать вас «Ваше Величество», — обратился хозяин к гостю.

— Нет, благодарствую. Я спиртного не употребляю, — отказался старец, но добавил. — А вы, пан, если хотите — выпейте. Я к этому нормально отношусь. Коли человек меру знает.

— И то правда! — обрадовался Синецкий. — У меня от воспоминаний, знаете ли, во рту всё пересохло. Говорить тяжело.

Он достал из шкафа графин и налил себе полную стопку водки.

— Может, чаю ещё хотите?

— С удовольствием. Разве можно отказаться от хорошего чая и доброй беседы?

Хозяин потрогал самовар: не остыл ли? И облегчённо вздохнул. Он нарезал сала и хлеба себе на закуску. Налил гостю чаю.

— За ваше здоровье, уважаемый, — произнёс он короткий тост и опрокинул в себя стопку.

Потом крякнул, зажевал куском сала с хлебом и спросил:

— На чём я остановился?

— Константин пригласил вас к себе в штаб, — торопливо подсказал ему гость, желая быстрее услышать продолжение.

— Так вот, значит, начались повседневные дни моей новой службы. Не суждено было мне тогда оказаться на сибирской каторге, а поселился я в милой моему сердцу Варшаве, правда, служил теперь новому государю.

Константин Павлович был человек мужественный и прямой, но отличался непредсказуемостью поведения. Мог прийти в неописуемую ярость от малозначительной провинности, что пена у него брызгала изо рта. Но долго зла таить в себе тоже не мог, ибо сердце у него было отходчивое.

Великий князь впервые получил под своё командование большое войско и самостоятельность в принятии решений. Санкт-Петербург далеко, а в Варшаве он был императорским наместником, первым лицом в Царстве Польском. И Константин задался целью сделать из польских легионов самую лучшую и боеспособную армию в Европе. Он мечтал когда-нибудь превзойти в воинской славе Наполеона и брата Александра.

Только любимое детище великого князя, окрепнув и уверившись в собственной непобедимости, обратило мощь против своего создателя.

Пятнадцать лет жизни отдал Константин Павлович Польше. Разные это были годы. При нём моя страна получила хоть урезанную, но конституцию. Чего до сих пор нет в России. Стал заседать сейм. В честь его открытия даже приезжал в Варшаву Александр I и выступал перед депутатами. С Константином мы пережили и скоропостижную кончину благословенного императора, и восстание декабристов, и первые николаевские судилища.

Своё личное счастье цесаревич тоже обрёл в Польше и не променял его даже на корону великой империи. Кто из нынешних правителей способен на такое?

— А вы были знакомы с его женой? — неожиданно поинтересовался старец.

— Мне ль не знать! Я, уважаемый Фёдор Кузьмич, одно время даже служил личным адъютантом великого князя и жил со всей его семьёй под одной крышей в Бельведерском дворце. И с блистательной Иоанной Грудзинской — княгиней Лович, и с сыном великого князя, бастардом Павлом доводилось даже обедать за одним столом.

— И что, от её красоты можно было потерять голову?

— Просто очаровательна! Особенно её тёмно-синие глаза. Омут! К тому же очень похожа на первую любовь Константина Павловича. С вашего позволения, я выпью ещё стопочку?

Фёдор Кузьмич согласно кивнул. В мыслях он уже был далеко отсюда. Собеседник, крякнув, выпил и продолжил рассказ. Он и впрямь был хорошо осведомлён. Старец внимательно слушал его и только утвердительно покачивал своей длинной седой бородой.

— Хватит с меня немецких принцесс! Увольте! Я сыт ими по горло. Больше я никогда не поступлю вопреки зову моего сердца. Так матушке и передайте, дорогой брат! Хотите вы того или нет, но я всё равно женюсь на Иоанне Грудзинской!

В таком тоне Константин ещё никогда не разговаривал с царём. Да, он был вспыльчив, но грубил подчинённым, зависимым от него людям. Открыто и дерзко против воли императора и матери ещё никогда не выступал.

Александр даже опешил слегка от такого напора. Они стояли друг напротив друга — два брата: царь и цесаревич — в кабинете главнокомандующего Литовским корпусом в Брюлёвском дворце в Варшаве.

Император только что выступил на заседании сейма, затем осмотрел полки и остался доволен. И вдруг брат вылил на него ушат ледяной воды. Константин и прежде заговаривал о свадьбе, но Александр не придавал его словам значения: ведь у него было столько влюбленностей!

— Государь! Брат мой! — сменил интонацию великий князь, он уже не ставил ультиматум, а просил, умолял: — Бог поразил моё сердце любовью. Чистая и светлая девичья душа полюбила меня. Я не могу просто совратить её, обмануть её доверие. Разреши, государь!

Константин упал на колени.

— Полно, брат! Хватит! Пожалуйста, встань, — смущённый Александр поднял его.

Глаза цесаревича были полны слёз. Всхлипывая, он продолжал убеждать императора:

— Я, как ты, не хочу провести остаток своей жизни с той, которая ненавистна мне, а я — ей. Только из-за каких-то выдуманных приличий.

— Но такова незавидная участь царей! — задумчиво произнёс Александр. — В нашем роду ещё никто не женился по собственному выбору и по любви. Ты хочешь быть первым?

— Кто-то же должен отважиться и подать пример!

— Но первому всегда достаются главные трудности.

— Я их не боюсь. С любимой я готов отправиться в самую далёкую ссылку, хоть в Сибирь.

— Хорошо, — согласился царь. — Я перешлю твоё дело в Синод и попробую уговорить матушку.

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна два года не соглашалась выслушать своего непутёвого сына.

Наконец царь вызвал Константина в Санкт-Петербург, наказав захватить с собой портрет избранницы.

Постаревшая и располневшая Мария Фёдоровна встретила сына прохладно.

— Вы никогда не были благоразумны, не оправдали моих надежд и очень огорчили меня. Но я вынуждена согласиться с доводами государя…

Цесаревич рухнул к её ногам и стал благодарить:

— Простите меня за все огорчения, которые я вам причинил. Я знал, что ваше любящее сердце поймёт меня…