Георгий Блюмин - Юность Татищева

— Мы к тятеньке пойдем, он рыбу ловит, — говорит Петруша матери и тащит за руку Васеньку туда, где за дорогой, за небольшим, зеленым еще лужком синеет озеро.

Рыбацкий труд издревле служит источником жизни для здешних крестьян. Попадает беленицынский судачок и к воеводскому столу в Городецко, и даже к царскому — на Москве. Покуда ребята бежали к озеру, из-за кустов появился челн, причалил к берегу, и четверо мужиков потянули из воды намокшую сеть. Дмитриев, Петрушин отец, тут за главного. По его команде вытянули сеть на бережок, принялись выбирать рыбу. Трепетали на траве красноперые окуньки, били хвостами упитанные судаки, и щука открывала зубастую пасть. Дмитриев велел складывать рыбу, а сам присел возле горки напасенного на берегу хвороста, стал разводить костер, готовить обед. Тут-то и подбежали к нему мальчики. Петруша едва не опрокинул котельчик с водой, отец поймал его за вихор, привлек к себе. С другого боку прижался к рыбаку Васенька.

— Дядя Митрий, дядя Митрий, дай юшки попробовать! — Васенька разгорячился, темные, слегка раскосые глазенки блестят, на щечках румянец, шапка сбилась набок.

— Эх, милок, нельзя тебе нашей юшки, ведь маменька заругает меня, коли ты дома обедать не станешь. А какую рыбку любишь?

Васенька знает, как называются рыбы, учитель Яган Васильевич заставляет его чуть ли не каждый день повторять их названия и по-русски, и по-немецки, и по-польски.

— Самый вкусный линь, — говорит он Петрушиному отцу, вспоминая, как таяли во рту кусочки этой рыбы еще летом, в Боредках.

— Линь-то, Васенька, и у нас водится, да только об эту пору уходит он на дно, зимовать. Ловиться он начинает в мае месяце, когда черемуха цветет и вода прогревается. Потом, в конце июня, бывает у него нерест, тут ловить нельзя.

— Нерест, — повторяет Васенька незнакомое слово и еще плотней прижимается к сильной руке Петрушина отца.

— Не будет нереста, не будет у линя деток, и вся рыба переведется.

— Васенька, — доносится с дороги голос матушки Фетиньи Андреевны, и все рыбаки оставляют дело и снимают шапки. — Васенька, иди скорее обедать!

Васенька вздыхает, с неохотой отрывается от рыбака, машет ручкой Петруше. Петрушин отец кладет в берестяной кузовок двух судачков: «Ha-ко, снеси маменьке». И Васенька торопится тропинкою, оглядываясь поминутно на дымок костра, над которым кипит уже в котельчике вода и варится вкусная юшка.

Вечером оба брата, Иван и Васенька, делают урок, заданный учителем. Иван штудирует арифметику, а маленький Васенька листает «Азбуку» Ивана Федорова, что издана сто лет назад в Остроге. Васенька уже может разобрать кое-что из написанного и выписать гусиным пером, ставя поминутно большие кляксы, буквы, красиво нарисованные на страницах «Азбуки». Губы Васенькины шевелятся, он читает по слогам: «Сказание. Како состави святый Кирилл философ азбуку, по языку словеньску. И книги преведе, от греческих на словеньский язык».

Но самое сладкое время начинается для Васеньки, когда в доме все улягутся, а он прокрадется в каморку к Акулине Евграфовне, заберется к ней на застланный лоскутным одеялом сундук и слушает сказки, на которые его старая няня великая мастерица. Порой Васеньке делается страшно, и он укутывается с головою в одеяло, но лишь только умолкает нянька, его кудрявая головка вновь показывается, в глазах одно любопытство и никакого сна. Горит недвижно лампадка под образом, няня гладит морщинистой рукою Васенькину головку, нянина тень в чепце пугающе колеблется на стене, и голос ее пропадает, а только чудные образы встают в детском воображении: «Дедушка мой еще сказывал об отце своем, как оставил он псковскую землю и записался в рать славного богатыря Ермака Тимофеевича, коего государь-царь Иван Васильевич послал Сибирскую землю воевать. Велика рать собралась тогда на Москве, да захотел Ермак Тимофеевич взять с собою в Сибирь только триста человек. Самых могучих, самых ловких, ратному делу обученных. И попал в дружину Ермакову дедов отец. Отковали тогда московские кузнецы триста доспехов богатырских, и ушли молодцы во Сибирскую землю, за Каменный Пояс».

— Няня, а где этот Каменный Пояс?

— Вырастешь, Васенька, бог даст, увидишь и ты землю необъятную и горы те, стеною каменной закрывшие от нас Сибирь. Много полегло там русских воинов, а деда моего отец воротился и до ста лет прожил у нас, под Псковом, и много дивного сказывал. Будто живет там под землею зверь мамонт, громаден, черен и страшен, и два рога имеет и может двигать этими рогами, как захочет. Пища зверя мамонта — это сама земля, и ходит он под землею, рогами своими пролагая себе пути. И когда идет этот зверь под землею, то земля подымается от того великими буграми, а позади его остаются глубокие рвы и леса рушатся наземь, и целые селения проваливаются в те рвы, и люди гибнут. И если встретит зверь мамонт реку, то плывет через нее, а потом скоро опять под землю уходит, ибо дышать чистым воздухом не может и погибает. И множество костей, а то и цельных замерзших трупов находят в Сибири этого зверя. И нет спасенья остякам, вотякам и тунгусам, когда зверь тот под землею идет, как только выйти с поспешностью из жилища на поляну и лечь наземь, лицом вниз и ждать, покуда земля замрет…

Наутро, после завтрака, маменька Фетинья Андреевна никак не может выпроводить Васеньку погулять. Хоть и очень хочется Васеньке на озеро, где Петруша Дмитриев, он знает, смолит с отцом лодки, однако не хочет он отставать от старшего брата и торопится вслед за Иваном по лестнице в башенку, где учитель Яган Васильевич будет спрашивать урок.

В узкое и высокое окошко хорошо видны и озеро, и заозерная даль, и часовня на сельском погосте. В другое окошко, словно пушечный ствол, упирается черный телескоп с множеством хитроумных винтиков и колес. Яган Васильевич поднимает Васеньку на руки и сажает его на высокий стул возле телескопа. Затем берет в руки острую палочку и пишет ею на навощенной доске задачу по арифметике. Палочка переходит в руки Ивана, и тот осторожно выписывает решение задачи. На столике у первого окна аккуратно разложены книги. Тут и славянские грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Герасимовича Смотрицкого, «Риторика» архиепископа Макария, древнерусские жития святых, писанные Пахомием Логофетом. В черных кожаных обложках с медными замками лежат на полках «Поэтика» Скалигера и «Поэтика» Аристотеля, рядом — рассуждение византийского писателя IX века Георгия Хировоска «О образех» вместе с «Изборником Святослава Ярославича 2073 года». За книгами Максима Грека стоят «Азбуки» Ивана Федорова и трактат «О писменах» черноризца Храбра. А вот изданная Мамоничами в Вильно в 1586 году, за сто лет до рождения Васеньки, «Грамматика словеньская языка». И еще множество книг, сложенных прямо на полу, у стены, по астрономии, истории, праву, математике, механике, торговому делу, рудознатсгву, ботанике. Изданных в разные годы в Вильно, Париже, Лондоне, Стокгольме, Варшаве, Чехии, при Киево-Могилянской академии. На латыни, по-русски, по-гречески, по-польски, по-немецки. Когда по осени перевозили на шести подводах книги из Боредков в Беленицы и один из мешков с книгами свалился с телеги в быструю речку Медведицу под Залазином, Иоганн Орндорф не мешкая кинулся с моста в студеную воду. Едва выловили его тогда мужики из реки, но руки учителя крепко держали мешок с книгами, которые перво-наперво и были просушены на веревочках у печи в ближней деревне.