Георгий Блюмин - Юность Татищева

С тем направил Никита Алексеевич в псковскую землю учителя детей своих Ягана Васильевича, вручив ему письмо от себя, где назначался учитель управителем по всем работам, что надлежало там организовать. Фетинью Андреевну с малой дочерью оставил на попеченье няньки, дворовых людей и старшего сына Ивана в подмосковных Горках. Сам в день один собрался, взял с собою сына Василия в помощь, не глядя на то, что матушка убивалась, умоляя пожалеть Васеньку, и двинулся не по застывшим еще грязным дорогам на Москву и Серпухов и далее на Тулу. В Туле остановились на два дня, ждали, покуда починят коляску, и жили в доме стольника Толстого, старого товарища дедушки Алексея Степановича Татищева еще по Чигиринским походам.

К удивлению и удовольствию старого стольника, Вася Татищев быстро сдружился со всеми домашними, не прыгал и не резвился со своими сверстниками, а принялся расспрашивать дедушку Толстого, что же означают слова «Дон», «Елец», «Данков», «Воронеж», давно ли они известны в России. Памятуя наказ учителя своего, вынул из отцовой шкатулки заветную тетрадь и принялся в нее записывать, поминутно обращаясь к хозяину дома с вопросами то по-русски, то по-польски, а то и на латыни, чем привел его в совершенный восторг. «Дон — река, прежде называна Танаис и положена за границу Азии с Европою. Начало сея реки в Резанской провинции из Иваня-озера, чрез долгое течение с приобщением многих рек впадает в море Азовское, или Понт Эвксинской, при Азове разделясь на три главных протока, при котором граница между Россиею и Турецкою областию ныне положена», — медленно записывал Вася в тетрадь, а Толстой дивился Васиной понятливости и поцеловал его в голову. «Иелец — город провинциальной Воронежской, на реке Сосне, но когда построен, неизвестно, однако ж задолго до пришествия Батыева было удельное княжение резанских князей. Оное княжение перво, не имея возможности от татар защищаться, уступили за цену резанскому князю, а потому с Резанским пришло под власть великого князя…»

«Донков — город Елецкой на верховьях реки Дона».

«Ворона и Воронеж — река, течет в Дон с левой стороны, при которой город Воронеж, а на устье Тавров».

«Воронеж — город и епископия, на реке Вороне, от Дона 8 верст, когда и кем построен, подлинно неизвестно. Прежде в тех местах народ сарматской печенеги знатен был и перешел было к Днепру, с которыми Владимер разного счастия бои имел, но сын его Святослав тмутораканский во 1022 году, победи на поединке князя их Редедю, под свою власть покорил, и он ли или по нем племянник его князь тмутораканский Ярослав построил, ибо вскоре по оном воспоминается во владении князей резанских, от которых отдан в удел елецкому князю. В 1237 году при оном нещастливой бой резанских князей с Батыем был, по котором вся Россия в тяжкое нещастие и разорение впала, и тогда сей город разорен, но в 1593 годи паки построен».

По первому утреннему морозцу, сковавшему комковатую дорогу, тронулись в путь из Тулы дальше на юг и, достигнув в полдня истоков Дона, двигались по безлюдному левому берегу его вплоть до Данкова. Поздним вечером едва сыскал Никита Алексеевич ночлег для себя и сына в городе и не спал всю ночь, опасаясь, не к лихим ли людям пристали.

С новым мглистым рассветом добрались наконец до дарованного сельца. Пять изб справа от дороги были новы и опрятны. В низине стеснилось еще с десяток, низеньких, скособоченных, курных. На улице деревенской тихо — ни собака не залает, ни петух не закричит. Никита Алексеевич стукнул кнутовищем в крайнюю из добротных изб, подойдя к воротцам. «Что тоби потрибно?» — голос за дверьми, лязг засова, и на пороге появился высокий нестарый мужик в тулупе, накинутом прямо на голое тело. Увидел приезжих, спросил еще, без удивления:

— Кто такие будете?

— Я Татищев, псковский дворянин на государевой службе, а это сын мой Василий.

— Ласкаво просимо до хаты. — Мужик запахнул тулуп, поспешно поклонился. — Читал нам дьяк воронежский грамоту, чтоб ждали тебя, хозяин.

Вася, дивясь странному говору мужика, первым вошел в избу, прижал иззябнувшие руки к теплой еще печке. В уютном полумраке просторной горницы потянуло его неудержимо в сон, и он с трудом двигал руками, подчиняясь хозяйке дома, снимавшей с него верхнее платье. Он умыл лицо теплой водою из большой глиняной миски, утерся скрипучим льняным полотенцем, расшитым красными цветами, и сладко заснул в широкой и мягкой постели, куда его заботливо уложили сильные руки отца.

Деревня, пожалованная Никите Алексеевичу, была типичной воронежской деревней, населенной наполовину коренными русскими крестьянами, наполовину — переселенцами из заднепровских украинских земель. Влекли их сюда издавна плодородные черноземные степи. Малороссы принесли в Воронежский край песни Украины, ее древнюю культуру и быт и сдружились с истинно русским населением, так что и говорить стали через несколько поколений на полурусском, полуукраинском наречии. Сами мирные хлебопашцы, хотя и именовали они русских крепостных крестьян насмешливо «крепаками», однако готовы были всегда помочь и поделиться последним. Таков был и хозяин дома, где остановился Никита Алексеевич с сыном. Звали его Андреем Бубной, а жену — Парасей, но Никита Алексеевич сразу назвал уважительно Прасковьей Петровной. У Андрея и Параси был семнадцатилетний сын-крепыш, тоже Андрей. Отец с сыном и сосед Ипполит Спритула славились на всю округу как отменные «склюдовики». Их орудием труда был топор с необыкновенно широким лезвием, которым обтесывались целые бревна. Из этих обтесанных бревен складывали потом избы. Топор-склюд поднять было под силу не каждому. Обоих Андреев и Ипполита сразу включил Татищев в бригаду по заготовке корабельного леса. К ним присоединились русские крепостные из тех печальных изб, что стояли в низинке, над самым Доном. У россиян был свой голова Петромир Иванов, тридцатилетний лесник, славный тем, что без ошибки различить мог малейшую кривизну ствола у несваленного еще дерева. Однако мало было покуда людей, чтоб начинать заготовку и доставку леса в Воронеж, на верфь. И Никита Алексеевич, оставя сына на попечении Прасковьи Петровны, не дав себе отдыха, поспешил сам в Воронеж за людьми и планами здешних лесов. Воротился через два дня, прикрывая рукою багровый синяк на щеке — царев подарок. Государь и слушать не стал, велел, чтобы лесу быть на верфи немедля и лучших строевых кондиций, покуда Дон не стал. Все же пришло к Татищеву сто работных людей под охраной десяти стрельцов. Никита Алексеевич письмо отправил учителю под Псков, чтоб не мешкал с доставкой скоб корабельных, сам взял Андрея-старшего и Ипполита и с ними поехал разведывать леса к месту слияния Лесного и Польного Воронежей. Никита Татищев сыскал писцовую строельную книгу Козловского уезда 1636 года, где дана роспись всем здешним лесам и означены границы Большого воронежского леса. Стояли тут старые сторожи еще времен Иоанна Васильевича Грозного. Побывали разведчики в Ряжске и в Козлове, в Ельце, Верховье и в Ливнах. Служили тут прежде многие из Татищевых…