Георгий Блюмин - Юность Татищева

В тот же день, 19 апреля 1886 года, на торжественном собрании в Казанском университете историк Д. А. Корсаков, знаток восемнадцатого века, так сказал в своей речи о Татищеве: «Наряду с Петром Великим и Ломоносовым он являлся в числе первоначальных зодчих русской науки… Татищев по своему обширному уму и многосторонней деятельности смело может быть поставлен рядом с Петром Великим». «Почти революционный призыв» находил в сочинениях Татищева Г. В. Плеханов и писал о нем: «…Татищев является как бы главою многочисленного рода просветителей, очень долго игравшего влиятельную и плодотворную роль в нашей литературе». И называет вслед за В. Н. Татищевым имена Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. В то далекое время смело высказывает Татищев свои мысли: «Благоразумный человек и в убожестве довольнее, нежели глупый в богатстве и в чести». И мы уже забыли о том, что вошедшие в пословицы нашего времени крылатые выражения «человеку нужно век жить, век и учиться» и «человеку ученье свет, а неученье тьма есть» — эти выражения принадлежат Татищеву.

…Через месяц я вновь шел в Болдино. Я сделал и нес на плечах привинченную к железной стойке памятную доску. Снова от Сергеевки — через леса и овраги, через Болдино и Шахматово — вышел к погосту Рождествено. Стойку с доской врыл у надгробья, слева, у куста. Белой краской на черном поле доски написал: «Василий Никитич Татищев. 19(29) апреля 1686—15(26) июля 1750. Русский ученый-энциклопедист, географ, историк, филолог, писатель, математик, геодезист, металлург, этнограф, палеонтолог, дипломат, основатель Свердловска (Екатеринбурга) и Оренбурга, сподвижник Петра Великого».

Иоганн Орндорф, иноземец из Нарвы, стоял на носу большого купеческого струга «Кром», шедшего с попутным ветром в псковскую землю. Немчич продрог под холодным майским ветром в своем кафтанишке из тонкого сукна, и купец Русинов, хозяин «Крома», распорядился выдать спутнику овчинный тулуп да видавшую виды баранью шапку. По Нарве-реке и по Чудскому озеру шли на веслах, а как вошли в озеро Псковское, задул северный ветер, напрягся парус, и тяжелый, глубоко сидящий струг двинулся бойчее, рассекая высоким носом студеную волну. Иноземцу не было и двадцати пяти, ростом невысок, худощав, подбородок выступал вперед, а пытливые серые глаза внимательно и живо следили далекую береговую линию. Ветер трепал длинные, до плеч, и прямые русые его волосы, но Яган, как звали его на судне, не обращал внимания на ветер: прислонясь к борту и пристроив на деревянном брусе записную книжку в переплете из грубой кожи, он вычерчивал свинцовым карандашом маршрут струга.

Была солнечная весна 7194 года от сотворения мира [2] Дата соответствует 1686 году от «рождества Христова», т. е. современного летосчисления. Переход от старого летосчисления к новому Петр Первый осуществил на стыке веков XVII и XVIII, повелев начинать год не с сентября, а с января. Далее даты приводятся в привычном для читателя летосчислении. .

Хозяин-купец Иван Русинов, конечно, не стал бы заботиться о худородном немчиче из Нарвы по своему рассуждению и разумению. Русиновы во Пскове не беднее купецких сынов Сырниковых или Поганкиных, и палатами богаты и достатком. Не в первый раз и не первый год ходит и на веслах, и под парусами Русинов на отцовском «Кроме», выстроенном на верфи, что на Пскове-реке, искусными псковскими мастерами. Возит в Нарву, как то делали отец его и дед, хлеб да рыбу, лен да кожи, меха да воск. Хоть и под шведом ныне Нарва, а никогда в Ганзейский союз не входила и со Псковом давних торговых связей не рвала. И везли купецкие струги в древний русский город у слияния Псковы и Великой соль и цветной металл, оружие и сукна, вина и бумагу. Вот и «Кром», дома белым лебедем реявший над водой, теперь зарылся в озерную волну носом, тяжело груженный белым железом для храмовых куполов и бочками со сладкими заморскими винами.

Просил Русинова добыть в Нарве ученого человека псковский дворянин Никита Алексеевич Татищев. Небогат Татищев: в Выборе именье малое, всего двадцать душ крепостных, и еще в Островском уезде, в сельце Боредках, восемь душ да три ветхих деревянных строения. Рядом с богатыми русиновскими хоромами в самом Пскове скромен дом, который вот уже два года строит в городе Никита Алексеевич. Но Татищев — дворцовый служащий, царский стольник, а значит, маршал при столе государевом. Как-никак пятый чин после боярина, окольничего, думного дворянина и думного дьяка. Великий государь-царь и великий князь Феодор Алексеевич пожаловал в свои стольники Никиту Татищева весною 1682 года, незадолго до ранней своей кончины. Вот эта-то близость Татищева к престолу («что стольник, что престольник» — так говаривали на Руси) и еще псковская всегдашняя приязнь к Москве и побудили купчину уважить просьбу Никиты Алексеевича.

В Нарве псковские гости не забывали спрашивать на торгу местных людей, нет ли грамотного, разным наукам и языкам ученного человека, который бы согласился учить детей у псковского дворянина за дармовой харч и за скромное жалованье. Совсем уже собрались было восвояси, когда пришел к Русинову этот самый Яган, чтобы продать диковинную трубку с циркулем, коими ход небесных светил угадывать можно. Купец трубу не купил, но свел немчича на струг и долго с ним там говорил. Выведал, что Орндорф с ранних лет покинул родную Нарву, работал помощником у самого великого Гюйгенса, когда тот создавал в Париже свою знаменитую машину, учился в университетах Европы. И так и сяк повертел в руках Русинов показанные Орндорфом дипломы с печатями университетов в Лейдене, Бредах и Упсале. Заставил Ягана сказать по-шведски, по-польски, по-немецки. И убедясь в познаниях немчича, принял его на струг. Иоганн только сбегал попрощаться с отцом и сестрой и явился на пристань одет, в чем был, с сундучком дорожным, обитым крымскою кожею, а внутри зеленым сукном. Лежали в сундучке подзорные трубы, компас, ландкарты и еще хитрые принадлежности и инструменты, назначения которых Русинов не знал. А сверху — несколько книг в добрых переплетах с потертым золотым тиснением.

В Псковском озере причалили на ночлег к Малому Талабскому острову. Гребцы все собрались возле хорошо говорившего по-русски немчича и слушали до полуночи рассказы его о том, как коронуют шведских королей в Упсале, как найти верный путь по звездам в широком, как море, озере и как чеканит по серебру невиданной красоты кувшины в Гданьске славный мастер Христиан Паульзен Первый. Когда совсем стемнело, команда струга заснула возле погасающего костра, а Иоганн Орндорф сошел на каменистый берег, где стояла ветхая часовня, и долго и грустно глядел на север…