Георгий Блюмин - Юность Татищева

Царь Петр приехал в Смоленск 1 февраля 1706 года и был тут три дня. Помнит Василий, как пошли тогда по городу слова государя о зверствах короля Карла, чинимых над пленными русскими солдатами, и все оттого только, что пожелал он, Петр, иметь порт на Балтийском море, не помышляя никогда ни о каких завоеваниях. Уже похвалялся Карл публично, что говорить о мире станет с царем лишь в Москве, уже, повергший Польшу, готовился он к вторжению всею армией шведской в Россию.

15 марта 1706 года (этот день запомнил Василий Татищев на всю жизнь) царь Петр Алексеевич вновь приехал в Смоленск. Повелено было формировать новые драгунские полки из разночинцев и обучать новобранцев драгунскому строю, а для того сыскать среди раненых драгун тех, кто опыт имеет. Десять поручиков были отобраны в Полоцке и в Смоленске, в числе их — поручики Иван и Василий Татищевы. В тот же день явились они к коменданту Головкину принимать новобранцев, в тот же день увидели Петра, поздравившего их поручиками и повелевшего немедленно учить новиков и укреплять их силами Смоленск. Из рук царя принял Василий чертеж кронверка с фланками, который надобно было соорудить перед мостом, а по сию сторону — бруствер. Под семью башнями у Днепра царь указал сделать пороховые погреба, посад перенести в другое место, ибо вернее всего король шведский на Москву прямым путем пойдет.

С этого дня братья виделись редко, занятые с утра до вечера множеством дел. Василию пришлось обучать солдат, ремонтировать артиллерию, организовать производство рогатин и рогатинами и косами вооружать крестьян, ибо, с легкого слова царя, «все, что может колоть, то уже пика». На дорогах, ведущих к Днепру, делали засеки и завалы. А то и просто, выполняя поручение, скакал Василий на верном Кубике в сопровождении Александра Васильева из Смоленска в Новгород, где дяде своему воеводе Ивану Юрьевичу передал письмо царево о немедленном разыскании, «кто бил инженера Бреклина».

Летом сформированный и обученный новый драгунский полк выступил из Смоленска в Москву. В нем — оба Татищевы, командирами рот.

Одно событие перед отправлением оживило новой силой деятельную натуру Василия Татищева. В конце апреля в Смоленске с паперти древнерусской Свирской церкви дьяк из Петербурга читал громогласно царский указ о затмении Солнца, долженствующем быть первого мая 1706 года. «И дабы народ сего затмения не страшился, а кто где обломок стекла или кусок слюды сыщет, коптил бы его дымом и глядел бы сквозь его на Солнце… А кто криком кричать станет или поносные речи на государя поведет, того бить батогами», — разносились слова указа.

Очень печалился тогда Василий, что нет рядом с ним доброго его учителя, что нельзя настроить те великие трубы астрономические, какие установлены в лаборатории в Нарве или хотя бы в Болдине. Он раскрыл бывшие у него книги, сам рассчитал время полного солнечного затмения для Смоленска и сколь долго диск солнечный будет пребывать в тени. В тот день, поднявшись на заре, отправились братья за Днепр, захватив с собою какие нашли вспомогательные средства: флаг на высоком шесте для наблюдения перемен ветра, зажигательное стекло, секстант, трубку с цветными стеклами, термометр. В 9 часов утра начали наблюдения. В 11 часов 55 минут 30 секунд наступила внезапная темнота. В 12 часов 8 минут 30 секунд Солнце вновь заблистало. В Смоленске явился к Татищевым сам архиерей выговаривать их бесовские затеи. А в тетрадь записал Василий свои впечатления: «Затмение — потемнение, помрачение или отъятие света от какого тела, точно разумеется о планетах и звездах, когда одна другую заслонит и свет солнечной на оную пресечет, которое хотя часто междо телами случается небесными и острономами чрез инструменты видятся или вычитаются, нам же солнца и луны видимы бывают. Солнечное, или паче Земли затмение, бывает, когда Луна, прямо междо Земли и Солнца став, луч на землю отимет… Но говорят, иногда затмение и помрачение ума, оное токмо сие слово образное, а точно сказать — повреждение, ибо ум сила души…»

Как ни торопились в Москву, а не мог Василий не заглянуть в Лужецкий монастырь в Можайске и хотя бы полчаса не порыться в пыльных листах летописей. Отсюда пошли на Борисов-городок, где поручик Татищев, пренебрегая отдыхом, зарисовал план этого удивительного города-крепости, сооруженного Борисом Годуновым в 1598 году: уж больно хороша была тут столпообразная невиданная по архитектуре каменная церковь, крытая шатром с маленькой золотой главкой на самом верху. Летопись можайская говорила о том, что строил всю эту красоту великий русский городовой мастер Федор Конь. И вписал Борисов-городок Татищев в заветную свою тетрадку.

Пришли тогда в Москву и стояли неделю, ожидая, кто будет назначен командовать полком. Братья получили дозволение поехать в Болдино, к отцу. И не успели… Горестная весть ждала их: Никита Алексеевич внезапно скончался посреди трудов своих. Нашли его поутру уронившего голову на незаконченный чертеж кремлевского укрепления, с карандашом в руке, у сгоревшей до основания свечи. А братья поклонились отцу и отдали честь старому солдату возле свежей могилы на погосте Рождествено, где стояло на большом кресте имя их матушки Фетиньи Андреевны. В Болдине уже хозяйничала мачеха, описывая имущество да запечатывая амбары и погреба. Плакала почти совсем оглохшая старая нянька Акулина Евграфовна Иванова. Семнадцатилетний Никифор сразу повзрослел: на него теперь ложилась забота о сестре, о доме. Недолгим было свидание на этот раз. Братья уехали в Москву, в полк.

Тут их ждала новость хорошая, ибо командовать полком Петр поручил своему близкому человеку, прекрасно знавшему Татищевых. Это был руководитель Поместного приказа Автоном Иванович Иванов, тотчас пригласивший братьев в свой старый дом на Ваганькове. Дом как-то опустел: Варенька вышла замуж за пехотного поручика Глинского и переехала в его дом в Замоскворечье; жена Автонома Ивановича зимою умерла. Но зато как обрадовалась Лизанька Иванова появлению в их доме милого ей Васеньки да еще в мундире драгунского поручика! Сколько было вопросов и радостных восклицаний, а Василий поведал Лизе свою сокровенную мечту: изучить артиллерийское дело до тонкостей, чтобы можно было сдать экзамен на чин капитана артиллерии. Лизанька ахнула от изумления — ведь таковой чин имел сам государь! Спросившись у отца, Лиза поехала тогда с Васей смотреть, как укрепляют Кремль. Много нового было кругом: вокруг Красной площади сосредоточились в изобилии торговые и общественные учреждения. Вот оно — у самого рва, за Никольскими воротами, — деревянное здание «Комедийной хоромины» — первого русского общедоступного театра! Вот тут, он знает, возле Спасского моста, где стоит здание книжной лавки Василия Киприанова, — первая русская публичная библиотека. Вон — Главная аптека, к ней пристроен трактир-клуб, или австерия — пей чай или пиво и читай на здоровье «Ведомости», первую русскую печатную газету. Рвы вокруг Кремля, осушенные еще при Алексее Михайловиче, вновь заполнились водою; расширялись бойницы в стене кремлевской и в стенах Китай-города. Повсюду видно было активное каменное строительство домов на месте прежних, деревянных; пепелища больших кремлевских пожаров еще не исчезли совершенно.