Георгий Блюмин - Юность Татищева

Василий успел в свой полк как раз накануне выступления в поход. Сам царь Петр, остановись в небольшом доме, где жил перед уходом в Москву Симеон Полоцкий, созвал военный совет для обсуждения дальнейших действий. Совещались Шереметев, Огильви и Репнин, соединившиеся в Полоцке. Прежде всего Петр повелел под страхом смертной казни запретить войску обижать жителей. Генерал-фельдмаршалу Шереметеву положено в военном совете идти с генерал-поручиком Чамберсом и Розеном в Курляндию на Левенгаупта, чтобы как можно скорее отрезать его войска от Риги. Для скорости идти решено одной только коннице в 11 полков.

Всего этого Василий Татищев, конечно, не ведал. Он просто шел в походной верховой колонне, терпел и голод, и усталость. Конь его ступал по белорусской земле, по литовским дорогам. Полк шел по пятам армии Левенгаупта, выполняя повеление Петра: если Левенгаупт засядет в Митаве, то осадить ее. Получив известие, что Левенгаупт вышел из Митавы, оставив там небольшой отряд, Шереметев направил к Митаве генерал-майора Родиона Боура с 1400 конных. И вновь Василий Татищев оказался в числе оставшихся с армией Шереметева. Он узнал лишь о победе Боура, приведшем в русский лагерь 6 пленных офицеров, 72 унтер-офицера и рядовых; 8 знамен шведских и две пушки — таковы были трофеи. Снова началось преследование по дорогам Курляндии, пока не остановились на возвышенной Мур-мызе, отрезая дорогу Левенгаупту на Ригу и в Митаву и вынуждая его тем самым к сражению. В Митавском замке укрепился сильный шведский гарнизон и находился артиллерийский магазин.

Сражение началось 15 июля 1705 года. Когда рассвело, Василий Татищев увидел прямо перед собой, в полуверсте, синие цепи шведской конницы, на левом фланге — большой обоз, полуукрытый в ольховой роще и защищенный земляным валом. Немедленно ударили шведские пушки и ружья стрелков, засевших на высотах. Первые пули просвистели над головами драгун. По команде полк пошел в атаку. Василий пронесся с ходу сквозь неприятельскую цепь, повернул коня и с тыла врезался в гущу рубки. Он увидел бледное лицо высокого шведа, свалившего палашом двух наших драгун и оборотившегося к нему. Закрываясь саблею от удара, Василий заметил, как бросился между ними Иван Татищев и, умело отразив удар врага, скинул того ударом сабли наземь. В ту же секунду над головой Ивана взметнулась чья-то рука, и Василий, не помня себя, ударил по этой руке, которая вместе с саблею полетела под ноги его коня. В бешеной свалке, отбивая удары, Василий следил только за тем, чтоб не исчезла с глаз его фигура брата. Звон сабель, пистолетная пальба, крики и брань на всех языках, ржанье коней — все смешалось. Разрядив пистолет в мелькнувший перед глазами синий мундир, Вася услыхал предостерегающий крик брата и, оглянувшись, увидел скакавшего прямо на него усатого шведского рейтара с поднятым над головою палашом. В этот миг, отражая чей-то удар, он почувствовал, что сабли более нет в руке. Швед был в десяти саженях и, как показалось Васе, улыбался (или крик искажал его рот). «Вот и все», — мелькнуло в голове, но руки сами собою подняли от седла увесистый ствол ручной драгунской мортиры. Сильно ударило в плечо, пламя ожгло ресницы. Шведский конь взвился на дыбы, сбросил всадника в трех шагах от Василия.

Полк Асафьева смял левое крыло шведской конницы и, несмотря на приказ оставаться на месте, бросился к обозу. Драгуны спешились, сбили охрану и принялись грабить шведский обоз. Один только эскадрон, послушавшись команды, остался возле пушек. Сам Асафьев лежал на окровавленной епанче с разрубленным плечом. Его подняли и в сопровождении десяти всадников понесли туда, где был командный пункт Шереметева. Оттуда скакал уже со своей свитой начальник всей царской гвардии генерал-поручик Иван Иванович Чамберс, он же шотландец на русской службе Джон Чамберс, честный, как все шотландцы, преданный, как все шотландцы, дружный с Огильви и всеми Брюсами.

— Вернуть полк от обозов! Охранять пушки, глаз не спускать… Ты, — ткнул пистолетом в грудь поручика, — ты командир, отвечаешь мне за левый фланг! — И ускакал туда, где кипел бой.

Василий не помнил, как наступил вечер, как брат пытался заставить его есть солонину и лечь отдохнуть. От обозов слышались пьяные крики, в голове гудело. Лишь под утро он забылся сном, но тотчас же крики «Шведы идут!» прогнали сон. Он вскочил в седло щипавшего траву Кубика, сжимая в руке шведскую саблю. Холм, на котором они находились, был со всех сторон окружен неприятельской пехотой. Поручик, оставленный за командира, приказал развернуть пушки. Все тринадцать ударили ровным залпом, в другой раз не успели зарядить: враги нахлынули сзади, завязалась рукопашная. Не успевший сесть в седло Иван Татищев швырнул в голову наседавшего на него с саблею шведа пустой ящик, подхватил упавший пистолет, выстрелил в грудь другого. Покачнулся, поискал глазами брата, упал, зажимая окровавленный бок мундира. С диким криком Василий принялся рубить и крестить саблею перед собой, пробиваясь к брату. Упал пронзенный пикой поручик, русских оставалось у орудий не более пяти человек, но бились все отчаянно, и никто не помышлял о сдаче в плен. Их стаскивали с коней, рубили саблями. Кубик взвивался на дыбы, всадник размахивал саблею уже один. Разом грянуло со всех сторон несколько выстрелов, и последнее, что увидел Василий, была его бегущая кровь из груди на конскую гриву…

Из 7000 шведов, вышедших на поле брани, в Митавский замок вернулось три тысячи. Ночью Левенгаупт скрытно выступил из Митавы на север и, пройдя спешно 40 верст, заперся в Риге. Вскоре под ударами двух пехотных и одного драгунского полка (под началом бомбардирского капитан-поручика Керхина и полковника Балка) сдалась крепость Бауска. Путь в Польшу на сближение с армией Карла был свободен, но Петр решил иначе: он указал дерптскому коменданту Нарышкину взять инженеров и ехать от Пскова до Смоленска, дабы сделать линию обороны от реки Великой до Днепра, защитить броды, а дороги направить в болота, коли вздумает король шведский двинуть полки свои на Москву…

Александр Васильев, двадцатилетний крестьянин из подмосковного сельца Болдино, одетый в драгунский солдатский мундир, попал в Литву в первый раз. 1 сентября попрощался он с матерью и сестрою, а через три дня подъезжал уже к Вильне. В версте от города велено ему было сыскать жилье для постоя его господина — поручика драгунского полка. Поручик доставлял русскому гарнизону в Вильне, коим командовал князь Аникита Иванович Репнин, конную артиллерию из Москвы. По передаче оной указано ему было, господину поручику, дождаться приезда государя из Варшавы и Гродно, где он изволил делать войскам русским смотр.