Георгий Блюмин - Юность Татищева

— У шведов есть Кронфорт, а у нас есть Кроншлот и Кронштадт и еще форты строятся. Недавно Меншиков и Роман Брюс отогнали неприятеля от Петербурга. Десант шведский заставили вернуться на корабли артиллеристы Кронштадта. Полковник Толбухин на Котлине счел прибитых к берегу тел до тысячи. Будет жить город на Неве, так ведь, Яган Васильевич?

— Будет вечно, Вася, у меня в этом нет никаких сомнений. И замечательно, что, как верно ты приметил, государь наш учится и не стесняется учиться. Но я, как философы Эллады, наблюдая войны, мечтаю о мире. Мальчишка король шведский, конечно, сразу не образумится, хотя самым мудрым королевским делом было бы признание безусловного права России на свои прибалтийские земли. Воин он талантливый, армия обучена лучшим образом — вот и будет гоняться за призраком славы. Но царь Петр мыслит выше и видит дальше — за всю Россию, за весь мир. И знаешь, Вася, мне думается, что войны уйдут с планеты нашей, Швеция никогда не станет более воевать, подружится с нами, а города Гетеборг и Петербург, в судьбах коих нашел ты много общего, как знать, может быть станут в будущем городами-друзьями, городами-братьями. Однако к делу. Ты не разучился еще составлять ландкарты, как мы то делали в Подмосковье?

— Я всегда старался помнить все, чему научился от тебя, Яган Васильевич.

— Вот эти старинные ландкарты прибалтийских земель изданы в Стокгольме. Нам предстоит означить на них новые границы Швеции и России, нанести новые города, проложить морские пути для торговых судов…

Эта осень в Нарве навсегда осталась в памяти Василия Татищева. Работа рядом с учителем, мудрый сонет, новые открытия. Они составляли карты по географии и ремонтировали сложные оптические и механические приборы, изучали горнорудное дело по шведским и немецким книгам и раскрывали пыльные исторические фолианты, читали стихи Саади Ширази, Алишера Навои и Публия Овидия Назона. Василий досконально изучил труды шведского архитектора и военного инженера Эрика Дальберга, зодчих отца и сына Никодемуса Тессина-старшего и Тессина-младшего. Его увлекли расчеты каналов Гетеборга и его фонтанов, использующих ключи с холмов Рамбергета. Вместе с учителем они проводят метеорологические исследования климата Нарвы и сравнивают результаты с данными Стокгольма, Лондона и Парижа, изучают соленый туман в Нарве, конденсат которого оседает в виде крошечных капель воды на ветвях деревьев. Среди множества книг сыскались труды на латыни двух великих современников — немца Готфрида Вильгельма Лейбница и англичанина Исаака Ньютона. С помощью учителя Василий постигает книгу Ньютона, изданную в 1687 году, «Математические начала натуральной философии», углубляется в основы дифференциального и интегрального исчисления. Они ставят опыты Ньютона в своей лаборатории: разлагают луч света с помощью четырехгранной стеклянной призмы, конструируют зеркальные телескопы. Когда солдаты заканчивают строительство башни над лабораторией, назначенной для астрономических наблюдений, Татищев с учителем с помощью тех же русских солдат устанавливают в башне телескопические трубы длиною в две и три сажени. Специальные зубчатые колеса поворачивали подставку тяжелых телескопов, позволяли наводить их в любую точку небосвода.

Еще подымался запах гари с неотстроенных после штурма улиц Нарвы, а два наблюдателя, используя безоблачную ночь, часами следили за «огненным змием», который уходил уже от Земли и виден был отчетливо лишь в телескоп: яркая сфера и за нею бледный, полупрозрачный конус-хвост. Между тем Нарва быстро поднималась из руин. Здесь, и только здесь хотел отныне принимать иноземных сановников царь Петр. Здесь была дана прощальная аудиенция турецкому послу: претензии султана по поводу строительства русскими крепостей окрест Азова царь отверг в грамоте, переданной послу, произнеся с гордостью: государь на своей земле волен, как султан на своей, о чем азовскому губернатору Толстому даны повеления. В Нарву же приехал и курфюрст Саксонии Фридрих Август, бывший с 1698 года также польским королем Августом Вторым. Карл XII громил войска Августа в Польше, заставил избрать польским королем Станислава Лещинского, и это вынудило Августа просить помощи у русского царя. Тотчас двинулись в Польшу 12 тысяч русского войска из двух соединений — одним командовал Аникита Иванович Репнин, другим — Борис Петрович Шереметев, русская кавалерия была отдана под начало Меншикова.

Топить печи в лаборатории было нечем. Василий, дуя на застывшие пальцы, обмерийал циркулем карту Курляндии, когда на улице по мерзлой земле послышался стук копыт и богатая карета, окруженная конными гвардейцами, остановилась возле лаборатории. Вася успел только крикнуть наверх учителю, как распахнулись двери, и в просторной комнате сделалось сразу тесно. Вошел царь Петр, с ним король Август, нарвский губернатор Меншиков и генерал-майор от артиллерии Яков Брюс. Петр шагнул к вытянувшему руки по швам Василию Татищеву, хлопнул по плечу: «Что, драгун, не рано ли воевать кончил? Молчи, знаю, знаю. Где у тебя тут курляндская ландкарта?» По лестнице сбежал вниз, вытирая промасленной тряпицей руки, Иоганн Орндорф. Расстелил перед государем большую географическую карту с новыми российскими границами. Петр, довольный, подозвал Брюса: «Гляди, Яков Вилимыч, сколь славный труд одолели молодцы. Карту сию умножить числом и отослать в Москву для школ наших».

Вася никогда в жизни не видал столь пышно одетых людей. Государя помнил он всегда одетым очень просто; теперь на нем был темно-зеленый преображенский мундир, на груди — сверкающий медный офицерский знак, двенадцать золоченых пуговиц, на поясе — офицерский красно-желто-зеленый шарф, шляпа солдатская черная, на портупее — шпага. Меншиков был еще наряднее, на шляпе — разноцветные перья; Брюс — в темнокрасном мундире, под шляпою — белокудрявый длинный парик. Но сиял в полном смысле слова король Август. На нем был бриллиантовый гарнитур баснословной стоимости, надетый для представительства русскому царю. Бриллиантами были усыпаны пуговицы камзола, пряжки башмаков, ордена на груди, ножны и эфес шпаги. Сияние разлилось в полумраке осеннего дня, проникавшего отчасти лишь в помещение лаборатории. Среди живых русских лиц лицо короля было румяным, напудренным, глуповатым и бесстрастным. В дверях теснилась многочисленная свита. Не долее пяти минут длилось пребывание высоких гостей в лаборатории Орндорфа, но отданные царем распоряжения были тотчас исполнены.

Прежде всего лаборатория была поставлена на топливное и харчевое довольствие по гарнизонным нормам. Затем явились два картографа-поляка, молодой химик-немец и два русских солдата в помощь. Государь прислал в дар токарный станок и свой портрет, гравированный в Германии с портрета 1697 года, написанного после взятия русскими войсками Азова живописцем Кнеллером. Меншиков с дозволения царя разрешил Василию Татищеву трудиться в лаборатории нарвской до весны, представляя всякий месяц подробные отчеты. Брюс письмом просил немедля изучить взятую у шведов артиллерию, найти выгоды оной супротив нашей и все ему подробно описать, ибо имеет он, Брюс, повеление государя прибавить в Нарве и Петербурге военных снарядов до 7000 трехпудовых и 700 девятипудовых, а число артиллеристов умножить до 600 человек. Перед самым же Новым годом приехал из Москвы артиллерийский поручик Архипов. От него проведали нарвские ученые о том, что недавно на пути из Нарвы в Москву царь сделал остановку в Вышнем Волочке и осмотрел реки Тверцу и Мету, определивши соединить их, а там и Балтийское море с Каспийским, дабы путь был из Индии в Петербург, часть коего была пройдена от Твери купцом Афанасием Никитиным. Архипов взял несколько карт и поспешил в Петербург. Сказал только на прощанье, как торжествовала Москва 14 декабря. Государь-де въехал в Москву через 7 триумфальных ворот, из коих самые великолепные были сделаны пожалованным в генерал-поручики Меншиковым. Под дробь десятков барабанов ведены были по улицам генерал-майор Горн и с ним 159 плененных при Нарве офицеров, несено 40 знамен и 14 морских флагов, везено 80 пушек. При воротах звучали торжественные речи: митрополит Стефан Яворский, ректор Славяно-греко-латинской академии, начальники школ, учителя и ученики говорили слова поздравления Петру. И народ московский в первый раз мирился с нововведениями, изумленный видом пленных шведов и попранного их, доселе непобедимого, оружия.