Георгий Блюмин - Юность Татищева

— Я ждал этого часа всю мою жизнь. Нарва снова русский город, как то и должно быть. Здесь нужен мой труд. Я отстрою дом и попытаюсь восстановить лабораторию. Мой труд нужен молодой России. И то, что я вижу здесь моего любимого ученика, есть доброе предзнаменование и лучшая мне награда. Прасковья и Никифор уже подросли, Никита Алексеевич отпустил меня в мой родной город. Неизвестные грабители отобрали у меня здесь деньги и паспорт, и ты, Вася, выручил меня из беды. Но со мной мои книги и мои инструменты и приборы. Я остаюсь здесь. В грозу я приехал во Псков, в грозу я и возвращаюсь в Нарву. А сердце мое остается с тобой, Василий Татищев!

Драгунский полк Асафьева, сопровождавший обоз с нашими ранеными, в августе 1704 года пришел во Псков. Иван и Василий Татищевы нашли отцовский дом запертым и послали нарочного в Боредки уведомить отца своего об их прибытии. Сами оставались в полку, квартировавшем при войсковых складах в Завеличье. Отец Иикита Алексеевич приехал на третий день с меньшим сыном и дочкой. Приехала, одолевши хворь, и старая няня Акулина Евграфовна, с плачем обнявшая взрослых своих питомцев.

Царев указ вновь призывал к службе стольника и воеводу Никиту Татищева. Псковскому воеводе повелевалось употребить Никиту Алексеевича к строительству аптеки в городе для войска, а для народа — городских бань, «тако же и в Новгороде, ибо для народа баня суть главное лекарство». Бани же оные после того надлежало отдать в оброк; тут же прилагался собственноручно государем писанный устав о банном сборе из 13 статей: с бань во Пскове и Новгороде брать оброк с бояр, окольничих, думных людей и гостей по три рубля; со стольников и со всяких служилых, с помещиков и вотчинников, с церковных причетников и прочих — по одному рублю; с крестьян, казаков и стрельцов по 15 копеек в год. «Понеже государю и государству люди зело нужны, отменить наказание смертью», — говорилось в другом указе.

Никита Алексеевич приступил к новой должности, известив о том жену свою Веру, жившую барыней в Боредках. Василий же Татищев с благоволения Шереметева, дозволения полкового командира и с согласия губернатора нарвского Александра Даниловича Меншикова отправился на трофейной шведской шняве водным путем обратно в Нарву, дабы там с учителем своим, нарвским жителем Орндорфом библиотеку и лабораторию в порядок привесть и тем развитию наук споспешествовать, особливо же собрать материалы по географии, понеже государь Петр Алексеевич до конца года сего имеет намерение предозначить будущие границы России. В полк же ему, драгуну Татищеву, воротиться к зиме непременно.

И вновь счастлив был Василий обнять учителя и уйти с головою в столь любезную его сердцу работу. Гвардейцы, стоявшие в Нарве, расчистили место и возводили здание лаборатории, некогда украшавшее Нарву. Оно поднялось на прежнем фундаменте уже к середине октября, и солдаты стаскивали туда найденные в подвалах и на чердаках домов старинные книги, рукописи, подзорные трубки, компасы и всякую рухлядь, имевшую, по их мнению, сколько-нибудь «ученый вид». В полдень сестра учителя Марта приносила запыленным и счастливым обладателям сокровищ книжных кислое молоко в кувшине и каравай свежевыпеченного хлеба. Наскоро перекусив, вновь углублялись в работу.

Василий стирает пороховую гарь с темных, золотом тисненных плотных свитков. Читает: «Оливский и Роскилльский договоры между Швецией и Россией 1660 года». Это те самые кабальные для его родины договоры, что дали Швеции максимум территориальных приобретений. Старая гравюра изображает шведского короля Густава Второго Адольфа из династии Ваза, прозванного Великим. Текст, который Василий переписывает по-русски, повествует о дальновидном деятеле, который, воцарясь на шведском престоле, превратил страну свою в великую державу. Вася вспоминает облетевшие армию слова Петра: «Господа шведы — наши учители» — и углубляется в историю основанного Густавом Вторым города Гетеборга. Великий король очень заботился о закладке порта на западном побережье страны своей, тут он мыслил иметь форпост Швеции в ее заморской торговле, которая бы способствовала развитию промышленности. «Сами-то понимали верно, а вот соседей зачем обокрали?» — оторвавшись на миг от чтения, думает Василий, и ему вдруг становится ясной вся мудрость нынешних деяний царя Петра, заложившего в самом пылу войны в невской дельте город Санкт-Петербург.

Вот шведский король в 1619 году осматривает дельту реки Гета-Эльв. Он выбирает южный берег и строит гавань и укрепления с бастионами. Король проникается идеями голландского градостроительства, и опытные специалисты, приглашенные в страну, составили первый план города. Шведы не пренебрегали иностранными специалистами, в состав совета города вошли четыре шведа, три голландца, три немца и два шотландца. И вот с гравюры смотрит прекрасный город — крупнейший порт северных стран, защищенный надежными укреплениями. Подобно Петербургу, и Гетеборг окружали болота, нездоровый воздух вызывал периодические эпидемии, уносившие многие жизни. Василий выписывает те меры, которые принимались шведами для оздоровления климата. В Гетеборг везли для экспорта из горнопромышленных районов Вермланда железо со всех заводов. Вскоре новый город именуют шведским Лондоном и скандинавским Ливерпулем. Юный исследователь в военном мундире русского драгуна рассматривает план города Гетеборга, составленный в 1644 году. Вскоре этот план увидит царь Петр и учтет его особенности при строительстве русского города-порта, не ведая покуда, чьей рукою вычерчен на сером картоне тонкий рисунок. Типичные для Голландии каналы и геометрически строгие улицы. Прямоугольная сетка каналов и улиц, окруженных укреплениями с бастионами и рвами. С севера на юг прорезали город каналы, их заполнили водою, и тут образовались гавани, а одетые в камень набережные стали оживленными улицами. Вася вчитывается в поблекшие шведские надписи и снова изумляется: он видит двухъярусное строение форта Корона, сложенное из грубоколотого камня, в плане — в виде неправильного многоугольника; вдоль длинных стен прорублено по три окна-бойницы, вдоль коротких — по одному. Форт увенчан короной. Форт охранял город Гетеборг и именовался Кронфорт. Вася берет листы и спешит по крутой лестнице наверх, к учителю.

Иоганн Орндорф разбирал сваленное в беспорядке на полу снаряжение лаборатории, сокрушенно качал головой, тут же выполнял несложный ремонт монокуляров и бинокуляров, укладывая их в чехлы (иные трубы были в полсажени длиною), стирал пыль с буссолей и картушек компасов, живописных полотен старых фламандских мастеров, заодно принесенных сюда же солдатами. Вася показывает учителю находки, делится своими мыслями: