Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

На рассвете у городских ворот Нового Карфагена послышались крики и стенания. Голоса были мужские. В домах по соседству проснулись люди. Они сбежались к воротам — огромная толпа. И все заговорили разом, и ничего не понять было в сплошном гвалте.

Но вот появились высшие городские власти, и вскоре все выяснилось. Дело в том, что у ворот горько жаловались на свою судьбу — как бы вы думали кто? — карфагенские купцы. Везли они, дескать, свои товары в покоренные и, казалось бы, умиротворенные области ваккеев и карпетанов. А коварные соседи — олкады злокозненные — ограбили их до последней ниточки. Да еще и убить грозились и всякие оскорбительные слова говорили о Карфагене.

Вопя и стеная, купцы перечисляли свои убытки, показывали синяки на руках и кровоподтеки на лицах, доставшиеся от разбойников-олкадов. Они просили оборонить, защитить их, а более всего просили они не позволять олкадским головорезам пятнать честь и славу великого Карфагена.

— Неужели, — кричали они, — будет разрешено топтать имя Карфагена, к которому весь мир питает глубокое уважение и любовь?!

— Как?! — возмущались горожане. — Эти дикие олкады посмели поднять руку на наших купцов?!

— Не на купцов, — объясняли им купцы, — а на Карфаген, на всех вас, на святая святых карфагенян и их союзников!

Купцы просили отвести их к самому командующему, дабы могли они изложить свою жалобу на олкадских кровопийц. Городские власти, посовещавшись меж собою накоротке, отвели купцов прямо в резиденцию Ганнибала.

Ганнибал принял их незамедлительно. И не один, а вместе с несколькими военачальниками. Спокойно выслушал жалобу купцов, время от времени поощряя их рассказ легким кивком.

Поначалу купцы горланили в несколько глоток, но понемногу выделился некий Гимон, сын Ганнона, — человек средних лет, владелец нескольких судов и лавок в Новом Карфагене. Он рвал на себе бороду, когда вспоминал особенно унизительные для купцов сцены. Он говорил:

— О великий господин, невозможно описать все, что сотворили с нами эти головорезы! Им мало было того, что обобрали нас до ниточки, что весь обоз присвоили, применяя силу! Когда мы сказали, что пожалуемся самому Совету в Карфагене, они обнажили свои срамные места и помочились на нас…

Тут Ганнибал остановил его.

— Как?! — возмущенно воскликнул он. — Что же делали вы, когда мочились на вас?

— Мы? — объяснил купец. — Мы были связаны. Прочными узлами из сагунтских веревок.

— Сагунтских? — удивился Ганнибал. — Почему вы решили, что веревки были сагунтские?

— Очень просто: они очень прочные, я знаю эти проклятые веревки!

— Где же они добыли веревку из Сагунта? Как ты полагаешь, Гимон?

— Здесь и полагать нечего, великий господин! Веревка эта дорогая. Где олкадам голозадым честно купить ее? Нет у них таких денег! Стало быть, веревка подарена.

— Кем, Гимон?

— Ясно кем! Это сагунтцы подарили веревку и науськали олкадов.

Ганнибал решил досконально допросить купца:

— Гимон, почему науськали олкадов эти сагунтцы? Как ты полагаешь?

— Скажу, великий господин. Не надо быть особым мудрецом, чтобы понять, с какой целью разбойничали эти олкады.

— С какой же? Объясни нам.

Купец перевел дух, вытер губы шелковым иберийским платком.

— Цель у них одна. О ней говорили они промеж собой, чтобы и мы слышали. А цель, значит, такая: унизить Карфаген! Они хвастали: мол, сам Сагунт опекает их, а у Сагунта, мол, есть верный и сильный друг — Рим. Что Рим никогда не даст в обиду ни олкадов, ни сагунтцев.

Ганнибал привстал и обратился к своим военачальникам:

— Слыхали? Эта пощечина предназначена нам с вами. А купцы просто попались под горячую руку.

— Да, — согласились возмущенные военачальники.

— Значит — мочились на вас?

— Да, да! — возопил Гимон. — Они все мочились на нас и приговаривали: это Карфагену — от нас, это Совету карфагенскому — от нас…

— Постой, — прервал купца Ганнибал, — они так и сказали: «Совету карфагенскому»?

— Истинно. Я это могу подтвердить клятвенно. Мои друзья по несчастью скажут то же самое.

— Истинно, истинно! — подтвердили хором купцы.

Ганнибал встал:

— Это пахнет войной. Можно снести многое от этих разбойников, но не оскорбление нашего мудрого Совета, наших старейшин. — И обращаясь к купцам: — Значит, мочились и при этом оскорбляли Совет старейшин?

— Истинно, истинно! — отвечали купцы.

Ганнибал развел руками:

— Подобного еще не слыхивал белый свет! Да, это несомненно козни проклятого Сагунта, а если заглянуть поглубже — то и самого Рима… — Ганнибал шагал взад и вперед перед купцами, а говорил в сторону своих военачальников: — Это сам бог, сам Ваалхаммон подает нам знак. Невероятно, чтобы кучка олкадских разбойников нападала на наших купцов и при этом оскорбляла наше великое государство и его правителей. Дело здесь явно нечистое! Это на нас натравливают шавок. А где же хозяева собачек? Вы хотите знать? Я скажу где: в Сагунте! Только там ищите их! А больше нигде! Впрочем, есть и более высокие хозяева. Скажу где: они на форуме в Риме, на Капитолии. Там ищите и найдете их! — Ганнибал все более горячился. Он остановился и погрозил кулаком. — Там они, только там! Но у нас достаточно и сил, и уменья, и решимости, чтобы наказать не только злобных шавок, но и их хозяев в Сагунте. А если кто-нибудь посмеет заступиться за них, то доберемся и до него. Клянусь Ваалхаммоном!

Ганнибал оборвал свою речь на высокой ноте и вопросительно уставился на военачальников. И он услышал то, что надлежало услышать:

— Справедливо сказано! Смерть олкадам! Долой проклятый Сагунт!

Ганнибал сказал купцам:

— Вы все слышали? Сами слышали?

— Да, сами, — за всех ответил Гимон.

— Что же скажете?

— Слава Ганнибалу!

— Сообщите своим сотоварищам, всем купцам карфагенским, с которыми доведется повстречаться, что Карфаген не даст в обиду своих купцов. Слышите? Не даст!

Купцы, тронутые этими словами, преклонили колени.

— А теперь, — сказал Ганнибал, — ступайте к себе и вершите свои дела на благо Карфагена. А мы постараемся постоять за вас.

Когда купцы ушли, Ганнибал подозвал военачальников поближе к себе.

— Сколько же человек пожелали вернуться домой? — спросил он.

— Тридцать тысяч, — отвечал главный писец, ведавший также продовольствием и одеждой. Это был полный, сипло дышавший карфагенянин с водянистыми глазами и огромным шрамом на правой щеке.

— Тридцать тысяч? — проговорил Ганнибал. — Считайте, что сбросили с плеч немалую обузу. Оставшиеся семьдесят меня вполне устраивают. Я приказываю вам разъехаться по своим местам. Завтра вы узнаете о нашем походе. Все досконально!

Против олкадов выступила вся армия — пехота, конница, слоны. В Новом Карфагене простолюдин поражался: такая махина и — против кучки разбойников? Но те, которые вершили судьбы народные, знали, куда и зачем направляется армия Ганнибала. Олкады будут быстро смяты — это несомненно. И тогда карфагенцы столкнутся лицом к лицу с Сагунтом, его защитниками.