Курбан Саид - Али и Нино [litres]

– Что нам делать, Али-хан? Я не знаю.

Он был в агонии и даже в таком состоянии не прятался за пустыми словами.

Я в растерянности молчал. Керосиновая лампочка чадила. В маленьком обруче света мерцал радугой коврик для намаза – словно лужайка, которую можно свернуть и взять с собой в дорогу. А Сеид Мустафа жил в этом мире так, как будто был здесь проездом. Потому-то так легко ему было осуждать людей за грехи. Через десять или двадцать лет он станет имамом в пире Резы в Мешеде, одного из мудрецов, которые вершат судьбу Ирана. Уже сейчас он смотрит на мир уставшими глазами человека, осознающего свой преклонный возраст и смирившегося с ним. Он ни на дюйм не отступился бы от своей истинной веры, хотя таким образом мог сделать Иран вновь великим и могучим. Лучше погибнуть, чем найти призрачную мечту земных наслаждений, пройдя через трясину греха. Поэтому он молчал и не знал, что предпринять. Поэтому я люблю его, этого одинокого стража истинной веры.

– Наша судьба в руках Аллаха, Сеид Мустафа, – произнес я, меняя тему разговора. – Да наставит нас Аллах на путь истинный!.. Но сегодня вечером я хотел поговорить о другом.

Сеид Мустафа рассматривал свои ногти, окрашенные хной, перебирая янтарные четки. Он взглянул на меня, ухмыляясь во весь рот:

– Я знаю, Али-хан, ты хочешь жениться.

Я аж подпрыгнул от удивления. Ведь на самом деле я хотел поговорить о создании организации юных шиитов. Но было поздно. Он уже вел себя как мулла.

– Откуда ты знаешь, что я хочу жениться, и какое тебе до этого дело?

– Догадался по твоему взгляду, и, конечно же, мне есть до этого дело, поскольку я твой друг. Ты хочешь жениться на христианке Нино, которая меня недолюбливает.

– Да, это так. Что скажешь?

Сеид бросил на меня испытующий взгляд:

– Я говорю «да», Али-хан. Мужчина должен жениться, и лучше всего на женщине, которая ему нравится. Ей не нужно отвечать ему взаимностью. Умный мужчина не станет ухаживать за женщиной. Женщина – всего лишь земля, а мужчина – сеятель. Следует ли полю любить крестьянина? Достаточно и того, что она любима крестьянином. Женись, но не забывай: женщина всего лишь земля.

– Значит, ты полагаешь, что у женщины нет ни души, ни разума?

Он с жалостью посмотрел на меня:

– Что за вопрос, Али-хан? Конечно же нет. Куда там ей?! Ей достаточно быть целомудренной и производить на свет детей. В шариате говорится: «Свидетельство одного мужчины перевешивает свидетельство трех женщин». Не забывай об этом, Али-хан.

Я был вполне готов услышать проклятия праведника Сеида Мустафы в свой адрес за то, что хотел жениться на христианке, которая его недолюбливала. Поэтому меня тронул такой ответ. Он еще раз доказал честность и мудрость Сеида.

– Значит, ты не против того, что она христианка? Или ей следует принять ислам? – мягко спросил я.

– Да зачем это ей? – задался он вопросом. – У создания без души и разума и так нет веры. Женщину не ждут ни в раю, ни в аду. В момент смерти она лишь расщепляется и исчезает в никуда. Сыновья же должны быть шиитами.

Я кивнул в знак согласия. Сеид встал и подошел к книжному шкафу. Своими длинными, как у старой обезьяны, руками он выудил пыльную книгу. Я взглянул на обложку – «Dshainabi: Tewarichi Al-Y-Sildjuk» («История династии сельджуков»). Сеид развернул книгу.

– Вот. Страница двести семь, – произнес он и стал читать вслух: – «В шестьсот тридцать седьмом году хиджры в своем дворце Кабадие скончался султан Ала-ад-Дин Кей-Губад. На трон сельджукидов взошел Гияс-ад-Дин Кей-Хосров. Он взял в жены дочь грузинского князя и воспылал к этой грузинке такой любовью, что повелел на монетах чеканить рядом со своим профилем изображение супруги-христианки. Однажды мудрецы и святые люди явились к нему со словами: „Султан не должен нарушать шариат. Это грех“. Всемогущий султан пришел в ярость и произнес: „Аллах поставил меня повелевать вами. А ваше дело – подчиняться мне“. Мудрецы и святые люди ушли в глубокой печали. Но Аллах открыл глаза султану. Он призвал мудрецов к себе и произнес следующее: „Я не нарушу священных законов, возложенных на меня Аллахом. А посему повелеваю отныне чеканить на монетах изображение льва, сжимающего в передней лапе меч, – это буду я. А солнце, сияющее над моей головой, – моя любимая жена“. С тех пор на гербе Ирана лев и солнце… А мудрецы утверждают, что «нет женщин красивее грузинок».

Мустафа закрыл книгу и усмехнулся:

– Вот и ты теперь идешь по следу Кей-хосрова. Ни один закон не запрещает этого. Грузинки – часть трофеев, которые, согласно наказу пророка, правоверные должны были «пойти и взять». Так написано в книге.

Его мрачное лицо внезапно смягчилось, а маленькие злые глаза засияли. Он был счастлив разрешить скромные сомнения двадцатого века с помощью священной книги. Пусть знают неверные, где находится настоящий прогресс. Я обнял Сеида, поцеловал и отправился домой. В темных переулках шаги мои звучали твердо и уверенно. Священная книга, старый султан и мудрый Мустафа были на моей стороне.

Степь – врата в таинственный и непостижимый мир. Под копытами моего коня вьется пыль и стучат камни. Подо мной мягкое, словно набитое пухом, терское казацкое седло. В таком седле казаки могут спать, ехать стоя и лежа. Все нехитрое казацкое имущество хранится в притороченных к седлу мешках: каравай хлеба, бутыль водки и сума с золотыми монетами, награбленными в кабардинском селе. Мои же мешки пусты. Неистовый степной ветер уносит меня в бескрайние серые пески. С плеча моего свисает епанча – черная кабардинская войлочная накидка, защищающая от зноя или холода. Разбойники и странники придумали епанчу для грабежей и походов. Она не пропускает ни солнечных лучей, ни капли дождя. Епанчу с легкостью можно превратить в палатку, а затем спрятать все награбленное добро в ее черных складках. Похищенные девушки заворачиваются в широкую войлочную епанчу и напоминают попугаев в клетке.

Я скакал к воротам Боз-Гурд. Эти две серые, поврежденные ветром скалы воздвигли недалеко от города посреди степи доисторические титаны. Предание гласит, что Серый Волк, прародитель тюрков, однажды провел османское племя через эти прочные узкие ворота к зеленым равнинам Анатолии. В полнолуние шакалы и степные волки собираются у скал и воют, как собаки на покойника. У них неимоверное чутье на смерть. Они могут чувствовать смерть, даже когда человек еще жив. Наверно, и в луне они видят мертвеца. Собаки сродни волкам, как и мы, подданные Российской империи, находимся в родстве с волками, которых Энвер-паша ведет на Кавказ.

Я скачу по большой пустыне в сопровождении отца. Когда отец сидит в седле, он будто сливается со своим конем и становится похожим на кентавра.