Курбан Саид - Али и Нино [litres]

И опять через некоторое время:

– Али-хан! Нахарарян пьет чай с папой. Он только что сказал: «Вся прелесть этого города в мистической связи между нациями».

Через полчаса:

– Он проливает мудрость, как крокодил слезы. Говорит: «Баку – кузница мирных кавказцев».

Я рассмеялся и повесил трубку.

И так продолжалось изо дня в день. Нахарарян ел, пил и сидел в гостях у Кипиани. Он ходил с ними на экскурсии, давал им то практические, то нереальные советы. Я изумленно следил за всем этим представлением в армянском исполнении.

– Нахарарян говорит, что первым олицетворением денег была луна. Золотые монеты и их власть над людьми – результат культа луны у народов Кавказа и Ирана. Али-хан, у меня больше сил нет выслушивать всю эту ерунду. Приходи в сад.

Мы встретились у старой крепостной стены. Она быстро и спешно стала рассказывать мне, как мать умоляла ее не связывать свою жизнь с диким мусульманином. Как ее отец полушутя предупредил ее, что я, конечно же, запру ее в гареме, и как она – маленькая Нино, смеялась и предостерегала родителей: «Вот увидите – он похитит меня. Что вы будете делать?»

Я гладил ее волосы. Я хорошо знал свою Нино. Она всегда добивается того, чего хочет, даже если толком и не знает, что ей нужно.

– Эта война может продолжаться двадцать лет, – сетовала она. – Ну не жестоко ли заставлять нас ждать столько времени?

– Ты меня настолько сильно любишь, Нино?

Губы ее задрожали.

– Мы принадлежим друг другу. Родители лишь все усложняют. Но я не сдамся. Более того, я действительно люблю тебя. Но заклинаю, не похищай меня.

Нино умолкла, ибо невозможно было целоваться и говорить одновременно. Затем она прокралась незаметно домой, и вновь началась телефонная игра:

– Али-хан, Нахарарян говорит, его двоюродный брат в Тифлисе написал ему о том, что губернатор выступает в поддержку смешанных браков. Он называет это слиянием восточной и западной культур. Тебе это о чем-нибудь говори?!

Нет, я не понимал этой фразы. Я лишь слонялся по дому, стараясь особо не разговаривать. Моя двоюродная сестра Айша, учившаяся с Нино в одном классе, сообщила о том, что Нино за последние три дня получила пять раз неудовлетворительные оценки и все говорят, что виноват в этом я. Мне следует больше думать об успеваемости Нино, нежели о ее будущем. Какой стыд. Я сыграл с Айшой партию в нарды и проиграл. Зато довольная Айша пообещала помочь Нино с уроками.

И снова телефонный звонок:

– Это ты? Они часами беседуют о политике и делах. Нахарарян говорит, что завидует мусульманам, поскольку те могут свободно вкладывать деньги в поместья в Иране. Кто знает, какая участь постигнет Россию. Может быть, она развалится на кусочки. Лишь мусульмане могут покупать землю в Иране. Он точно знает, что уже половина гиланских земель принадлежит семье Ширваншир. Конечно же, от любого переворота в России лучше всего застраховаться, купив поместья в других странах. Родители впечатлены. Мама говорит, что некоторые мусульмане очень даже цивилизованные.

Через пару дней армянские походы увенчались успехом. Нино смеялась и плакала по телефону. Мы получили благословение родителей. Аминь.

– Пусть твой отец сам позвонит мне. Он оскорбил меня.

– Предоставь это мне.

Все произошло именно так. Голос князя звучал мягко и елейно:

– Я прислушался к словам своей дочери. Ее чувства к вам действительно искренни и чисты. Грешно стоять поперек ее воли. Приходите к нам, Али-хан.

Я отправился к Кипиани. Княгиня заплакала и поцеловала меня. Князь торжественно заговорил о браке, употребляя фразы, отличные от того, что наговорил мне отец, который никогда не утверждал, что брак зиждется на взаимном доверии и уважении. Муж и жена должны помогать друг другу словами и поступками. И никогда не забывать о равноправии и свободе. Я торжественно пообещал не заставлять Нино надевать паранджу и не заводить гарема. Вошла Нино, и я поцеловал ее в лоб. Втянув голову в плечи, она походила на беспомощного птенца.

– Однако это решение пока не надо оглашать, – заявил князь. – Нино должна прежде всего закончить гимназию. Дочь моя, учись хорошо. Если не сдашь экзамены, тебе придется ждать еще один год.

– Не беспокойся, папа, – ответила Нино, вздернув свои словно вычерченные карандашом брови. – Я выдержу оба испытания – и в лицее, и в семейной жизни. И Али-хан мне в этом поможет.

Нахарарян ждал меня в автомобиле, когда я выходил из дома. Он подмигнул мне своими выпученными глазами.

– Нахарарян! – воскликнул я. – Что тебе подарить: конюшню или деревню в Дагестане, а может, ты хочешь иранский орден или апельсиновый сад в Энзели?

– Ни того ни другого, – ответил он, хлопнув меня по спине. – Я счастлив, что смог повлиять на чью-то судьбу. Мне этого достаточно.

Я с благодарностью взглянул на него. Мы выехали из города в направлении Биби-Эйбатской бухты. Там, где черные устройства терзали пропитанную нефтью землю. Семейство Нобель меняло пейзаж с тем же усердием, что и Нахарарян, изменивший мою судьбу. Огромная часть моря уже была засыпана землей. И новый участок суши больше не принадлежал морю, хотя и не слился пока с большой землей. Однако какой-то предприимчивый делец уже построил чайхану на этом участке. Мы сели и заказали кяхта-чай, самый лучший чай в мире, крепкий, как алкоголь. Опьяненный ароматом чая, Нахарарян долго рассказывал о турках, которые захватят Карабах, и об истреблении армян в Малой Азии. Я не очень прислушивался к его рассказам.

– Не беспокойся, – успокоил его я. – Если турки войдут в Баку, я укрою тебя в своем доме.

– Я и не боюсь, – ответил Нахарарян.

Высоко над морем, за островом Наргин, светили звезды. На берег опустилась тишина. «Море и берег подобны мужчине и женщине, объединенным вечной борьбой». Я уже не помнил, принадлежала ли эта фраза мне или ему. Нахарарян отвез меня домой.

– Кипиани благодарит тебя за честь, оказанную семейством Ширваншир его семье. Нино – моя невеста. Можешь завтра сходить к ним и уладить остальные вопросы, – сообщил я отцу.

Я был очень уставшим и счастливым.

Дни сменились неделями, недели – месяцами. За это время столько всего произошло в мире, в стране и у нас дома. Ночи стали длиннее, Губернаторский садик уже стоял усыпанный опавшими желтыми листьями. Горизонт от осенних дождей потемнел. На поверхности моря покачивались льдины, разбивающиеся о скалистый берег. Однажды утром выпал белый и нежный, как бархат, снег. Но зима держалась недолго. Вскоре ночи вновь стали короче.

В город грустной поступью возвращались верблюды с застрявшим песком в желтоватой шерсти и взглядом, устремленным в вечность. Они тащили на своих горбах ящики с боеприпасами и винтовками – трофеи, захваченные в суровых сражениях. По городу колоннами передвигались турецкие военнопленные в сером изорванном обмундировании и с синяками на теле. Они направлялись к морю, откуда на небольших паромах перевозились на остров Наргин, чтобы умереть от поноса, голода или тоски по родине. Беглецов же ожидала смерть в иранских степях или темных водах Каспия. Война, начавшаяся так далеко от нас, внезапно приблизилась к нам вплотную. С севера прибывали поезда, забитые солдатами. Один из таких поездов, наполненный ранеными, прибыл с западного направления. Уволивший своего дядю, царь теперь сам управлял десятимиллионной армией. Дядя же командовал войсками на Кавказе, и его необъятная темная тень нависла над нашей страной.