Курбан Саид - Али и Нино [litres]

– И только благодаря нашему сопротивлению набегам Тимура, Чингисхана, шаха Аббаса, шаха Тахмасиба и шаха Исмаила, только благодаря такому сопротивлению родилась я, твоя Нино. И вот сюда приезжаешь ты, без меча, без слонов и воинов, оставаясь при этом все равно наследником кровавых шахов. Мои дочери будут носить чадру, а когда Иран вновь станет точить свой меч, мои сыновья и внуки в сотый раз разрушат Тифлис. О Али-хан, наше место на Западе.

Я взял ее за руку:

– Что я должен сделать для тебя, Нино?

– Ох, – вздохнула она. – Я так глупа, Али-хан. Я хочу, чтобы ты полюбил широкие улицы и зеленые чащи, хочу, чтобы больше понимал в любви, а не цеплялся за обваливающиеся стены азиатских городов. Я так боюсь, что через десять лет ты превратишься в набожного лицемера, проводящего свои дни в гиланском поместье, а проснувшись однажды утром, выдашь мне: «Нино, ты всего лишь поле». Ответь мне: за что ты меня любишь?

Тифлис совсем сбил с толку Нино. На нее, казалось, опьяняюще действовал влажный воздух вокруг реки Куры.

– За что я люблю тебя, Нино? За то, какая ты есть, за твой голос, за твой аромат, за походку. Как еще тебя убедить? Я люблю всю тебя. Любовь – она одинакова: и в Грузии, и в Иране. Здесь, на этом месте, тысячу лет тому назад ваш Руставели пел о своей любви к царице Тамаре. И песни этого великого поэта очень похожи на иранские рубаи. Нет Грузии без Руставели и Руставели без Ирана.

– Здесь, на этом месте, – задумчиво произнесла Нино. – Но может, здесь стоял и Саят-Нова – великий поэт, воспевавший любовь грузин и обезглавленный шахом.

Сегодня мою Нино невозможно было остановить. Прочувствовав разлуку, она прощалась со своей родиной и больше, чем когда-либо, проявляла свою любовь к Грузии.

– Ты любишь мои глаза, мой нос, мои волосы, Али-хан. Но не забыл ли ты о душе моей: ты любишь ее?

– Да, я и душу твою люблю, – устало сдался я.

Странно. Когда Сеид Мустафа говорил о том, что у женщин нет души, я всегда смеялся. Вопрос же о душе, заданный Нино, почему-то раздосадовал меня. Что собой представляет женская душа? Она должна быть довольна тем, что мужчина отказывается постичь всю эту бездну.

– А ты меня за что любишь, Нино?

Она вдруг расплакалась прямо посреди улицы. По щекам ее текли слезы, придавая лицу детское выражение.

– Прости меня, Али-хан. Я люблю тебя за то, какой ты есть. Но я боюсь твоего мира. Я сошла с ума, Али-хан. Только посмотрите на меня! Стою посреди улицы со своим женихом, обвиняя его во всех бедах, наделанных Чингисханом. Прости свою Нино. Как же глупо взваливать на тебя ответственность за то, что мусульмане убивали грузин. Я больше никогда не буду себя так вести. Но ведь я, твоя Нино, я тоже частичка той ненавистной Европы, а здесь, в Тифлисе, я особенно глубоко это ощущаю. Мы любим друг друга. Но я люблю и леса, и луга. Ты же любишь холмы, скалы и песок. Именно поэтому я так боюсь тебя, твоей любви и твоего мира.

– И!.. – переспросил я, придя в замешательство. Я не мог понять, что она хотела этим выразить.

Нино вытерла слезы и, склонив голову, улыбнулась:

– И… через три месяца мы поженимся, что же еще тебе надо?

Нино могла смеяться и плакать, любить и ненавидеть одновременно. Она простила мне все нашествия Чингисхана и вновь полюбила меня. Схватив за руку, она потащила меня через мост Вери к лабиринту базара. Это была символическая просьба о прощении. Базар был единственным восточным местом в европейском Тифлисе. Толстые продавцы ковров, армяне и иранцы, вывешивали здесь пестрое великолепие иранских сокровищ. В полутьме лавок красовались медные чаши с выбитыми на пожелтевшей поверхности мудрыми изречениями. Какая-то курдская девушка со светлыми серыми глазами предсказывала судьбу и, казалось, сама дивилась своей проницательности. У дверей винных лавок или кафе толпились многочисленные местные бездельники и бродяги, обсуждая под палящим солнцем все и вся. Этот город с населявшими его восьмью десятками различных народов, говоривших на разных языках, имел резкий запах, который мы вдыхали, проходя через узкие улочки. Грусть Нино мигом растворилась в многоцветном базарном гаме. Армянские коробейники, курдские гадалки, иранские повара, осетинские священники, русские, арабы, ингуши, индусы выбрали Тифлис местом встречи. Из какой-то лавки доносился гул. Выстроившиеся в круг торговцы наблюдали, как ругаются ассириец и еврей.

– Когда мои предки захватили в плен и увели в Вавилон твоих предков… – доносились до нас обрывки фраз.

Толпа разрывалась от смеха. Смеялась и Нино – над евреем, над ассирийцем, над базаром и над пролитыми слезами.

Мы прошли дальше и вновь очутились у кафе «Мефистофель» на Головнинской.

– Зайдем еще раз? – спросил я, не зная точно, чем заняться.

– Нет. Давай поднимемся в монастырь Святого Давида и отметим наше примирение.

Мы свернули на боковую улицу, которая вела к фуникулеру. Маленький красный вагончик стал медленно поднимать нас в гору. Когда город исчез из виду, Нино рассказала мне историю создания этого известного монастыря:

– Много лет тому назад на этой горе жил святой Давид. А внизу, в городе, жила царевна, влюбленная в князя. И вот однажды она забеременела. А князь, узнав об этом, бросил ее. Когда разъяренный отец спросил у нее имя соблазнителя, царевна испугалась и соврала, что это был святой Давид. Разгневанный царь велел привести к нему во дворец святого. И там, в присутствии всех, царевна во всеуслышание повторила свое обвинение. Святой Давид коснулся ее тела своим посохом, и произошло чудо. Ребенок во чреве матери назвал имя истинного соблазнителя. Затем святой воздел руки к небу, и царевна родила камень. Этот камень и по сей день лежит тут, и из него бьет источник Святого Давида. Бесплодные женщины совершают в этой воде омовение.

Затем она задумчиво добавила:

– Как хорошо, Али-хан, что святой Давид умер и исчез его посох. Мы доехали до монастыря.

– Ты хочешь пройти к источнику, Нино?

– Нет. Думаю, мне лучше подождать еще один годик.

Мы стояли у стены, окружавшей монастырь, наслаждаясь панорамой города. Долина Куры была окутана голубым туманом. На фоне крыш церковные купола выглядели как одинокие острова. В восточном и западном направлениях простирались тифлисские дачи. Вдалеке возвышался Метехский замок, в котором когда-то жили грузинские князья, а сейчас содержались инакомыслящие кавказцы, осмелившиеся выразить недовольство политикой Российской империи. Нино отвернулась. Ей было трудно сочетать верность царю с видом позорно знаменитого места пыток и смерти.

– Там есть кто-нибудь из твоей родни, Нино?

– Нет, но там следовало бы находиться тебе. Пошли, Али-хан.

– Куда?

– Давай навестим могилу Грибоедова.