Курбан Саид - Али и Нино [litres]

В половине восьмого в зал вошел маленький и очень худощавый мужчина. Ногти его тонких рук были выкрашены хной. Мы все поднялись и поклонились ему в знак сочувствия. Несколько лет тому назад умер его сын Исмаил. Отец построил на Николаевской улице красивое здание. На фасаде большими золочеными буквами было написано «Исмаил», а само здание было отдано исламской благотворительной организации. Его звали Ага Муса Наги. Он оказался в нашем обществе только благодаря своему состоянию в двести миллионов рублей. Он не был мусульманином, а принадлежал к отступнической секте, основанной Бабом, которого шах Насреддин приказал казнить. Лишь некоторые из нас были знакомы с учениями Баба. Но все хорошо знали, что Насреддин приказывал забивать под ногти бабистов раскаленные иглы, сжигать их заживо и забивать до смерти плетьми. Какими же пагубными должны были быть учения бабистов, заслуживших такие наказания.

К восьми часам собрались все гости. Нефтяные магнаты пили чай, лакомились сладостями и рассказывали друг другу о процветании своих промыслов, о домах, лошадях, садах и проигрышах, оставленных на зеленом сукне казино. Так они проговорили до девяти часов, как полагается этикету. Затем слуги убрали чай и закрыли за собой двери.

– Мирза Асадулла, сын Шамси Асадуллы, хочет поделиться с вами своими мыслями о народе. Давайте выслушаем его, – произнес отец.

Мирза Асадулла поднял красивое задумчивое лицо:

– В случае победы великого князя на карте не останется ни одной мусульманской страны. Царская рука окажется тяжелой. Он не тронет нас, собравшихся сегодня вечером здесь, ибо у нас есть деньги. Он закроет мечети и школы и запретит нам говорить на своем языке. Нашу землю наводнят чужеземцы, потому что некому будет защитить мусульман. Победа же Энвера пойдет нам на пользу, даже если он до сих пор терпит большей частью поражения. Но можем ли мы помочь ему в этом? Нет, не можем. Да, у нас есть деньги, но у царя их больше. Что же нам предпринять? Может, нам собрать денег и снарядить людей для царя. Если мы снарядим для него батальон, гнет царский окажется не столь тяжелым после войны. Что скажете?

Поднялся его брат Али:

– Кто знает, может, после войны и не будет никакого царя.

– Даже если и не будет, нашу страну все равно наводнят русские.

– Так можно сократить их число, брат мой.

– Не станем же мы убивать их, Али.

– Мы уничтожим их всех, Мирза.

Воцарилось молчание. Затем тихим и уставшим голосом заговорил Зейнал-ага:

– Никто не знает, что написано в книге судеб. Победы великого князя нельзя считать победами, даже если будет захвачен Стамбул. Ключ нашей судьбы не в Стамбуле находится, а на Западе. Пусть их называют там немцами, все равно победа будет за турками. Русские заняли Трабзон, турки – Варшаву… Русские? А остались ли вообще русские?.. Я слышал, что царем верховодит какой-то мужик – Распутин. Если не ошибаюсь, он ублажает царских дочерей и называет царицу мамой. И есть князья, которые хотят свергнуть царя, и люди, ждущие наступления мира, чтобы развернуть революцию. После войны все изменится.

– Да, – произнес толстый мужчина с блестящими глазами и длинными усами. – Все на самом деле изменится после войны.

Это был Фатали-хан Хойский, юрист по профессии. Он всегда стоял на страже прав народа.

– Да, – пылко добавил он. – И поскольку все изменится, мы не должны никого просить об одолжении. Кто бы ни выиграл, он окажется ослабленным и замученным. И тогда мы, сильные и невредимые, сможем не просить, а требовать. Мы исламская, шиитская страна и будем требовать от Романовых тех же условий, что и от османского двора. Независимости во всех вопросах! И чем больше ослабнут после войны великие державы, тем ближе мы будем находиться к свободе. Эта свобода будет результатом нашей нерастраченной мощи, наших денег и нашей нефти. Ибо помните: не мы зависим от мира, а мир от нас.

Состоятельные мужи, собравшиеся в зале, остались довольными. Политика выжидания устраивала всех. У нас есть нефть, и победители будут искать нашей благосклонности. Чем же мы будем до этого заниматься? Строить больницы, детские дома, дома для инвалидов, для тех, кто воюет за нашу веру. Никто не сможет обвинить нас в отсутствии характера.

Я молчаливо и угрюмо сидел в углу. Ко мне через весь зал подошел Али Асадулла.

– А ты что думаешь, Али-хан? – спросил он, усевшись рядом. – Как тебе нравится мысль уничтожить всех русских в нашей стране? И не только русских, но и всех иностранцев, говорящих на других языках, у которых иная вера, кто думает не так, как мы. Ведь все именно к этому стремятся, и лишь я один осмеливаюсь заявить об этом вслух. И что потом? По мне, пусть правит Фатали, хотя я и предпочитаю Энвера. Но прежде нам придется истребить всех иностранцев.

Слово «истребить» он выговорил с такой нежностью, как будто оно подразумевало «любовь», весь сияя и таинственно улыбаясь. Я не ответил.

Теперь заговорил бабист Муса Наги.

– Я человек старый, – произнес он, – и мне грустно все это видеть и слышать. Русские убивают турков, турки – армян, армяне не прочь уничтожить нас, а мы, в свою очередь, русских. Хорошо ли это? Не знаю. Мы уже выслушали Зейнал-агу, Мирзу, Али и Фатали. Я понимаю их озабоченность вопросами просвещения, языка, больниц и свободы. Но какой прок от школ, если головы учеников будут забиваться полной чушью, и что проку от больниц, если там будут лечиться тела, а не души? Наши души стремятся к Аллаху. Но каждый народ верит в своего собственного и единственного Бога. Я же думаю, что Аллах, говорящий языками всех пророков, един. Поэтому я верую в Иисуса и Конфуция, Будду и Мухаммеда. Все мы – творения единого Создателя и через Баба вновь вернемся к Нему. Нужно объяснить людям, что нет черного и белого, ибо в черном заключено белое, а в белом – черное. И вот вам мой совет: давайте не предпринимать шагов в ущерб другим, ибо мы являемся частью единой души, а душа является частью нас.

Мы сидели в молчаливой растерянности. Так вот в чем заключалась ересь Баба. Вдруг я услышал, как кто-то громко рыдает. Повернувшись, я увидел заплаканное и искаженное лицо Али Асадуллы.

– О душа моя! – всхлипывал он. – Как вы правы! Какое счастье слышать такие слова! О всемогущий Аллах! Как жаль, что не все люди настолько мудры!

Затем он вытер слезы, глубоко вздохнул и спокойно добавил:

– Глубокоуважаемый ага, рука Аллаха, вне всякого сомнения, могущественней всех. Однако, мудрейший, истина заключается в том, что мы не можем всегда и во всем уповать на милость Создателя. Мы всего лишь люди, и, коль нет милосердия, нам самим следует искать пути преодоления наших трудностей.

Он был прав: прав, когда говорил и когда проливал слезы. Мирза с восхищением смотрел на брата. Гости поднялись. Муса Наги простился со всеми, коснувшись лба. Собравшиеся стали раскланиваться, шепча: