Софы Сматаев - Песнь моя — боль моя

Все обсудив, они решили выкрасть черного аргамака Шолой-Батора. Жеребец привязан к коновязи цепью, а ключ от замка всегда хранится в кармане тысячника. Но Ахтохты обещала помочь Жоламану.

Как ни старался Федосий, о Груне ничего узнать не смог. Много беженцев ушло в это время к Каратау, — возможно, она пристала к одному из кочевий. Если так, старшие дети, те, что могут ходить, глядишь — и выживут, а что будет с грудным? Не станет ли какой-нибудь степной бугорок местом его упокоения?

Однажды он увидел сон. Ему явилась мать и заговорила своей привычной скороговоркой:

— Осподи, не мучайся, сынок. Бог дал, бог и взял — что поделаешь? Почему не приезжаешь ко мне? Я заждалась тебя. Хоть бы внуков показал…

— Маманя, разве ты не умерла?

— Что ты говоришь, опомнись, Федосий! Нешто матери умирают? Материнская душа переселяется в сердце сына. Посмотри, голова моя — как молоком облитая… Не в один день я поседела. Каждый день белую крупинку добавлял. Как ты погрузнел-то, Федосьюшка, насилу узнала. Почему Суртай не пришел? Ты его не забывай, ответь добром на добро.

— Маманя, и Суртай умер…

— Не болтай зря языком. Хорошие люди не умирают. Я слушала, когда он пел, а сам за саблю держался. С чего ему умирать? Земля злодеев да лихоимцев ждет. А Суртай не таков. Ты же слышал, как он поет? В тех песнях вся его душа светится. Осподи, где Груня твоя? Сколько я могу ждать? Ты скорее приведи сноху и получи мое благословение. Торопись, а то я здесь не засижусь. Дай-ка я соберу на стол. Проголодался небось. Пироги мои помнишь? Что-то грудь мне давит. Душа из тела все норовит вылететь. Улетит — тогда не поймаешь…

— Маманя, я сам не знаю, где Груня. Потерялась она…

— Ой, Федосьюшка, ой, герой! Как же ты сподобился жену потерять?

— Маманя, у нас война идет. Враг никого не щадит. Рубит женщин и детей. Казахов много полегло…

— Ой, Федосий! Где ж ты пропадал? Где тебя нелегкая носила? Что ж ты их не спас?

— Что я один сделаю?

— Как это — один? Тебя казахи за родного приняли, ты у них угощался, жил… А как трудное время настало… Струсил, чай?

— Нет, маманя, нет!

— Тогда ступай к ним. Помоги им, сынок! Вот тебе мой материнский наказ…

Куат, как никто другой, понимал состояние Федосия. Примерно в одно время они женились, создали семьи, а теперь — словно кто им позавидовал — Федосий лишился и жены и детей. «И как понять волю создателя, — думал Куат, — если он дает людям жизнь с воробьиный клювик, и только человек войдет во вкус, спешит отобрать свой скудный дар. На Падеса смотреть жалко: высох весь, почернел. Но характером крепок, держится, не подает виду. А ведь остался один-одинешенек в чужой стране. И язык не повернется сказать ему: возьми себе жену, начни жить заново. Раз не видел своими глазами, стало быть, не верит, что Курана погибла, не теряет надежду. Кто знает, может, эта вера — самое лучшее, что есть на земле, она-то и помогает людям выжить. А говорить ему — женись, создай новую семью, значит лишать его надежды. Но и так Падесу не сладко — оттого и нянчится с сопляками Расиха. Он не случайно привязан к башкиру — ведь тот товарищ его юных дней, они пришли вместе с берегов Тобола. Мужчине слезы не к лицу, а из Падеса ни единой слезы не выдавишь. Вот это твердость! Чем я могу ему помочь? Как облегчу страдания русского джигита, разделившего с нами все тяготы этого лютого времени?»

Куат, можно сказать, не слезал с коня. Его кочевье никак не могло найти себе пристанища. Куат вел обессилевших, измученных людей, и всегда на этом тернистом пути его правой рукой был Федосий. Он знал, что Падес не подведет, выручит в трудную минуту, поможет советом.

Как-то вечером, после большого перехода, они отдыхали и мирно беседовали.

Взяв на руки Тасбулата, Федосий что-то напевал ему.

Куат исподволь наблюдал за ним, потом окликнул Махова:

— Падес…

Федосий даже вздрогнул, — видно, глубоко ушел в свои, мысли.

— Падес, я вот подумал…

— О чем?

— Ты найдешь Курану… Она здесь единственная русская, и все ее в округе знают. Расспроси людей…

— Ты прав, Груню многие знают. Но где ее искать? — В голосе Федосия мелькнул отблеск надежды.

— Не теряй времени зря. Направляйся к Каратау. Там аулы погуще, кто-нибудь да укажет ее след. Главное — не перестать надеяться. — Куат забрал Тасбулата у Федосия и передал его Аршагуль.

— Нет, Куат, я не согласен. Может, ты и прав, но я не могу вас покинуть. Отбиться от вас в такое трудное время, идти в одиночку…

— Почему в одиночку? Я дам тебе Расиха и еще одного джигита. Они тебя в беде не оставят.

— Ты меня не понял, дружище. Ойроты гонятся за нами, не дают пощады, а я вас брошу, будто хочу спасти свою шкуру, неужто совесть позволит мне сделать такое? И насчет Расиха ты не прав. Расих отважен и умен, он знает, как обезоружить врага, такой человек сейчас незаменим. Да и я подсоблю тебе, как умею. Спасибо за поддержку, но в эти грозные дни я не могу думать о себе… Пойми, это будет похоже на бегство.

— Ты не убегаешь, а пойдешь искать свою семью.

— Это сейчас одно и то же. Не могу я… Если бог помилует Груню, она убережет детей. Будем живы, так встретимся. А бросить вас я не могу.

Куат крепко обнял его.

— Эх, Падес! Ты настоящий джигит! Долг и честь для тебя превыше всего. Если все русские такие, мы крепко подружимся с вами. На душе стало легче после твоих слов. Общие радости и горести еще больше сплотят нас в эти смутные времена. Я предложил тебе от души: хотел, чтобы ты нашел свою милую жену и детей, но, оказывается, чуть не обидел тебя, прости!

— Полно, хватит, тамыр! Сейчас не до нежностей. Мы проверили нашу дружбу в эти лютые дни, теперь ее ничто не разрушит. Пора перейти от слов к делу.

Перекусив, два друга легли рядом, укрылись одним чапаном.

Теплое дыхание Федосия словно вливало в Куата силу. «Какой Падес честный, какой справедливый! — думал он. — Не хочет поступиться совестью даже на вершок. Беды и тяготы нашего народа он принял как свои. Это простой крестьянин, а какие тогда — образованные люди русской страны? Эх, если бы там узнали о нашем горе… Наверное, они помогли бы нам, защитили от врагов. Если бы дядя Жомарт был жив, нашел бы выход. А где славный Казыбек-бий? Неужели он не видит, как бедствует народ, какие потери мы несем? А всему виной — разъединенность, замкнутость нашей жизни. Нам давно следовало сплотиться с русскими. Как жаль, что хорошие мысли приходят так поздно… Падес не пошел искать свою Курану. Значит, я возьму хлопоты на себя, расспрошу людей. Доброму человеку его доброта должна вернуться… Может, Падес еще найдет своих…»

Поверив на мгновение в это, Куат пристально посмотрел в ночное небо, усеянное звездами. Потом бережно укрыл Федосия. «Ему надо выспаться. Кто знает, что ждет нас завтра. В каждом бою Федосий — первый, рвется и самое пекло, совсем не бережет себя. Обидно, если он погибнет от вражеской руки. Теперь буду охранять его. Стыдно — не уберечь единственного русского. Как тогда я посмотрю в глаза Куране, его детям?»