Стивен Прессфилд - Последняя из амазонок

Теперь эти мастера стали строителями наших осадных сооружений.

Первым делом они воздвигли высокие, выше уровня стен Полукольца, деревянные вышки, на вершинах которых находились прикрытые щитами площадки для стрелков. Туда поднялись скифы Медной реки, несравненные лучники, чьи стрелы разили без промаха на три стадия. Эти стрелы имели такую толщину и длину, что афиняне, завладев ими, использовали их как дротики. К древкам их привязывалась горящая пакля, и скифы метали их за линию эллинских укреплений, чтобы вызывать пожары и сеять панику. Из огромных, в человеческий рост, луков, простреливалось практически всё внутреннее пространство, а многие афинские дома покрыты соломой или тростником.

Правда, осаждённые сами срывали кровли, а на каждом уличном перекрёстке выросли кучи песка и пемзы с воткнутыми в них лопатами. Там же находились ёмкости с уксусом и другими жидкостями: средствами тушения пожара цитадель была обеспечена сполна.

Наряду с вышками наши мастера стали сооружать башни, покрывавшиеся в несколько слоёв войлоком и кожами, что обеспечивало защиту от «жареных яиц» (зажигательных горшков с пылающей смолой и серой, которые при столкновении разбивались вдребезги, разбрызгивая огонь) и «скорпионов» (просмолённых горящих головешек, снабжённых крючьями, чтобы цепляться за поверхности). Враги метали эти зажигательные снаряды сотнями, наши отвечали дождём огненных стрел. На каждую башню взбиралось от шести до десяти скифских стрелков, а поскольку башен насчитывалось с дюжину, их залпы сметали защитников со стен, наводя на них ужас.

Враг, однако, не сидел сложа руки. Эллины перекрывали зону обстрела, поднимая на верёвках и туго натягивая с помощью лебёдок паруса, шкуры, ковры, даже плетёные ширмы. Это делало город похожим на гавань и одновременно наводило на мысль о всеобщей стирке. Но такого рода меры давали результат: множество стрел застревало в заслонах. Кроме того, эллины надстраивали крепостные стены корзинами, наполненными песком или кирпичом. Не слишком мощные сами по себе, в сочетании с имеющимися эти дополнительные укрепления тоже помогали обороне, препятствуя обстрелу.

Для атаки на ворота наши мастера подводили тараны, но обороняющиеся гасили силу ударов с помощью мешков с мякиной или надутых воздухом пружинистых шкур. Кроме того, они пытались подцепить тараны с надвратных башен крючьями и верёвками и перевернуть их, а также лили на них пылающую смолу и серу. Время от времени эллины поднимали на стены и сбрасывали вниз тяжеленные валуны. Падение каждого такого камня, вне зависимости от произведённого им эффекта, сопровождалось рёвом восторженных голосов.

За створами ворот спешно возводились валы и завалы. Наши землекопы упорно подводили под стены туннели, но враги запускали в подземные ходы пчёл и шершней, а однажды выпустили медведя — не знаю уж, откуда они его взяли.

К шестьдесят первому дню осады наши халибы и башенники соорудили колоссальную штурмовую машину, двигавшуюся на катках в рост человека, под защитным дубовым покрытием толщиной почти в локоть и в двадцать четыре локтя высотой.

На крыше машины находились укрытия для шестидесяти лучников, стрелы которых могли снести врага с парапетов, тогда как находившийся под навесом чудовищной длины таран с бронзовым наконечником, приводимый в движение двумя командами по сорок человек, казался способным разнести створы любых ворот. Чудовищное, обитое железом сооружение тащили по склону четыре сотни лошадей.

Когда эта махина тронулась с места, всё наше войско разразилось радостными восклицаниями и улюлюканьем. Враги, в свою очередь, ответили со стен воплями ярости и ужаса.

Колоссальная машина ползла вверх по склону. Афинские баллисты осыпали её «скорпионами» и «жареными яйцами», но все их снаряды отскакивали от железных пластин, не причиняя им ни малейшего вреда. Даже воительницы тал Кирте, не слишком жаловавшие всевозможные механические устройства, влюбились в это смертоносное чудо. Вместе со всеми мы вопили от восторга, дожидаясь того момента, когда могучий таран разнесёт в щепки ворота и мы ринемся в пролом.

Но Тесей, этот змей, снова перехитрил нас. Ночью он выслал за стены своих землекопов, и они прорыли каверну под тем самым местом, где предстояло пройти гигантской машине. Надо отдать должное халибам: они предвидели такую возможность и выслали вперёд отважного парнишку, который, положив щит на землю, стал простукивать его, чтобы по звуку выявить пустоты. Увы, злосчастный выстрел (злосчастный для нас, но удачный для врага) вывел его из строя. К тому времени, когда товарищи оттащили раненного в ногу смельчака на безопасное расстояние, машина была уже в двадцати пяти локтях от стены и менять что-либо было поздно.

Я находилась позади и слева, когда передние катки с треском провалились в подземную полость. Тридцать скрученных канатов лопнули как один, многие лошади попадали с ног. Бронированное чудовище зарылось носом в отверзшийся ров. Некоторых стрелков толчком сбросило наземь, другие заметались по крыше. Машина проседала всё глубже, брёвна её каркаса ломались с грохотом и треском, который, впрочем, перекрывался ликующими криками высыпавших на стены афинян.

Когда же наконец это чудо механики перевернулось и развалилось, от одобрительных криков не удержались даже наши. Конечно, мы в буквальном смысле слова с треском провалились, но зато зрелище было бесподобным.

Таков был итог всего дня, ночью же мы нашли себе другое развлечение: блокировали передовые вражеские укрепления. Дело в том, что, когда враг был отброшен за Полукольцо, несколько опорных пунктов снаружи — иные всего в ста двадцати локтях от стены — устояли и оказались в нашем окружении.

С наступлением темноты афиняне совершали вылазки, стараясь передать своим товарищам припасы и воду, мы же, углядев таких гонцов, бросались наперехват. Этих бегунов мы прозвали «кроликами». Стрельба велась с обеих сторон: наши выпускали стрелы в «кроликов», эллины — в наших стрелков; однако в темноте эти стрелы нечасто достигали цели.

Окружённые на своих каменных островках эллины сбрасывали сумевшим проскочить «кроликам» верёвки и втягивали их наверх вместе с их ношей. Каждая такая удача сопровождалась радостными воплями осаждённых. С другой стороны, наши бойцы, поддерживаемые воплями амазонок и скифов, выскакивали на простреливаемое пространство и делали всё, чтобы не дать «кроликам» добраться до цели.

Особенно изводили наших двое самых храбрых и быстроногих юношей, которых у нас прозвали Пауком и Бегунком. За их шкуры была назначена награда. Многие безуспешно пытались поймать одного из этих ловкачей, а больше всех усердствовала наша сорвиголова Барахло. Однажды ночью она промахнулась по Пауку почти в упор и, высмеянная подругами, стала охотиться за ним прямо-таки с безумным рвением.