Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Опаздываете, молодые люди, – с укоризной проскрипел он. – Вы уже час валандаетесь с переодеванием. Вы сами назначили такие сроки, хотя можно было прибыть заблаговременно. А барышне еще предстоит занять свое… э-эээ… ложе. И достичь состояния покоя. Кстати, простите за интимный вопрос, я надеюсь, барышня ничего не пила нынче вечером?

– Вы имеете в виду алкоголь? – не понял вопроса Сергей. – Запах?

– Я имею в виду естественные потребности тела, молодой человек. Которые удовлетворить барышня сможет только по окончании сеанса. И вот это, – он указал подбородком на переданные Сергею предметы. – Наденьте, милая. Если гости привозят с собой некие детали женского туалета, то по окончании игры, естественно, могут унести их с собой. Но сначала они хотят снять их. С тела. Сегодня принесли вот это. Да-да! Гости уже съезжаются! Могу дать вам четверть часа, не более.

– Простите! – наконец подала голос оробевшая, и, отчего-то онемевшая при приходе барона Татьяна. – Венец. Я пробовала надеть. Он падает от тяжести.

– Ах, ты! – озаботился гном и всплеснул руками. – Не рассчитали! Но этот атрибут непременно должен быть, без него никак нельзя. Голубчик, давайте попробуем надеть на уже лежащую голову!

Теперь Таню прошиб холодный пот, и она жалостно посмотрела на Сергея, как будто бы он мог избавить ее от напасти и защитить от этого колдуна, так свободно распоряжающегося ее головой. Барон первым вышел вон. Сергей заглянул в переданные им свертки – в одном был массивный золоченый браслет под стать венцу, во втором – пара золотых расшитых туфелек.

– Сережа, я боюсь, – Таня сейчас была правдива, как никогда.

– Ну, потерпи, сестренка, – Сергей вытер пот и у себя со лба. – Глупо убежать сейчас, не дети же! Пойдем, я помогу тебе лечь.

Таня прислушалась к себе, подумала о справедливости слов мелкого страшного человечка, но поднимать сейчас все эти тяжеленные юбки, ютиться с ними в маленькой комнатушке, или, тем более снять все это… Нет! Уже вовсе нет времени! Не может же «это» продолжаться долго? Она потерпит. И она решительно переодела туфли и нацепила на руку еще один браслет.

Благодаря непокорному венцу, Сергею удалось увидать место самого действия. Комната была украшена с почти театральной нарочитостью, и действительно напоминала терем. Освещение было тусклым, свечным, и колышущиеся тени придавали всему некую таинственность. Татьяну еще раз затрясло, когда она поняла, что нужно ложиться именно в гроб. Но, отдать должное бутафорам, или иным мастерам – гроб был сказочным! Полупрозрачный, мерцающий на просвет голубыми огнями, отраженными от свечей, он будто бы сам чуть светился в полумраке. Из него свисали длинные концы погребальных тканей, устилающих хрустальное дно, а в изголовье даже лежало нечто похожее на подушечку. Таня не могла произнести ни слова и поэтому не возражала. Укладываясь, она ощутила под лопатками жесткий валик и попыталась привстать, думая, что это замялись какие-то полотна.

– Терпите, красавица! – скрипел клюватый барон. – Так надобно.

Таня поняла, что благодаря этому возвышению, грудь ее пиками вздыбилась в потолок, но ей уже было все равно, она только мечтала, чтобы все это поскорей закончилось.

Она закрыла глаза и после только по ощущениям понимала, что происходит вокруг. Вот на нее возложили корону, вот чьи-то холодные пальцы разгладили складки на ее одежде, поправили юбки и украшения на шее. Вот зажгли еще свечей, потянуло какими-то ароматами или благовониями. Наступила полнейшая тишина. «Только бы не чихнуть, как тетка!» – подумала Таня и услышала, как под поминальные песнопения отворяются двери. Действо началось.

***

Лиза забрала у слободской портнихи наряды, встретившись там с Лидой. Они обе вышли на улицу, довольные обновками. Лида расплачивалась сама, вчера Вересаевы заплатили ей за Леночкины уроки. Лизе тоже. Она не стала смешивать эти деньги с отцовскими, а сложила все в тот же, прежний, «мимозовский» конверт. Ей почему-то было приятно дотрагиваться до его прохладной голубоватой бумаги с трогательной нарисованной розочкой в уголке. Конверт был «счастливым» и все время пополнялся. Лиза сидела в своей комнате у стола, раскладывала бумаги и слышала, как Егоровна собирается куда-то в город. Лиза тоже думала с утра, что прогуляется с подругой, но та сослалась на дела, к себе не позвала, а как-то быстро распрощалась, лишь выйдя от Кристины. Лизе пришлось вернуться домой.

– Няня! Ты в город? Или в лавку? – выглянула в коридор Лиза.

– Да до базара с Иванычем проедусь. По рыбным рядам похожу. Свеженькой ухи нашему болезному надо, густой, клейкой! Все как рукой снимет. Если уж ночь-другую перемогнулся, пережил, то теперича, хоть какая отрава там была, мне тех анализов и глядеть не надо! Выхаживать бедолажного надо. Ершиков да окуньков с карасиками для навару возьму, – медленно перечисляла, собираясь, няня. – Осетринки. Икорки красной – в бульончик пару ложек кинуть, чтоб прозрачный стал, как слеза.

– Няня, купи селедки, – вдруг попросила Лиза.

– Да ну! Шуткуешь, дитятко? Или, взаправду, соскучилась? – Егоровна закатила глаза в потолок. – А и, впрямь, давно не едали. Это благодетель ее не жалует, а ты, как маленькая была, так с картошечкой очень любила! Наварю молоденькой, потопчу с молочком, как тогда, да, доню? Да с укропчиком! Или, может, все-таки семужки лучше?

– Нет, няня, купи селедку. Только целую, с головой. И ты ее не разделывай! Я хочу вспомнить, чему нас в Институте учили. Сама приготовлю.

– Ах, ты, батюшки! – непонятно в одобрение, или напротив, в осуждение всплеснула руками Егоровна да так и вышла из дома с удивленно распахнутыми глазами.

Лиза осталась одна. Пойти к инструменту? Но ей сегодня совершенно не хотелось играть. С тех пор, как душа Лизина была не на месте, оказалось, что музыка больше не может творить с ней то, что совершала раньше. Не может взбодрить, не может выплеснуть через себя накопившиеся страсти, не может взволновать, довести до частого дыхания, до умиления, до слез. Не может оставить после в благостном опустошении, которое сменяется вскоре на жажду новых впечатлений и чувств, освобождая для них место и наводя порядок и чистоту внутри. Теперь все было не так. То есть Лиза, конечно же, продолжала свои музыкальные занятия, чтобы не потерять технику, она тренировала пальцы и память, но делала это почти механически, расставляя акценты лишь умом, переходя на пьяно и форте лишь по велению знаков в партитуре.

Пойти на кухню? Но, что там делать, в царстве Егоровны? Без няни даже чаю не хочется. Нет, потом, позже там еще будет у нее дело, сама захотела. Не сейчас. Пойти во двор? Полить клумбу? Да, вон – сияет она, блестя свежими капельками на солнце. Цветы пышные, обильные. Дворник не забывает про нее каждое утро, а сейчас поливает подъездные дорожки, раскалившиеся на солнце. Так что Лизе и там делать нечего. Открыть папин кабинет? Но она отпечатала все материалы для его докладов еще недели две назад, а новых он, по понятным причинам, не приносил.