Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Я понял, Тасечка! Даже не думай. Принарядись. Бери из «шубки» сколь надо, хоть все. Я пополню на днях, а то совсем разленился, – Клим почесал в затылке. – А в театр поезжай! Негоже все дома на печи сидеть. И я вот… Засиделся.

На следующий же день, Неволин отправился туда, где можно было ненароком подхватить сразу приличную сумму. К Варваре. Благо был день ее журфиксов, и можно было объявиться по старой памяти без приглашения. Из знакомых встретил он там всего пару студентов, остальная публика поменялась. Не было и его двоих приятелей, ни Офиногенова, ни Леврецкого.

Новый дух воцарился в этом собрании. Верховодство теперь держал здесь некий «литературный агент», мужчина полнеющий, с отдышкой, возраста далеко не юного, поучающий молодежь с видимым наслаждением. Он своим менторством затмил даже влияние самой хозяйки, а Сергей на пребывание в центре внимания и не претендовал, предпочитая многозначительно переглядываться с Варварой, наблюдая за собравшимся у нее бестиарием, изредка поправлять кого-нибудь из спорящих литераторов или свысока отпускать колкие замечания в их адрес. Все играли свои роли, получая от них некую порцию удовольствий.

А Климу почему-то стало тут душно. В том смысле, что он уже подзабыл, как это – подстраиваться под тон хозяйки, лебезить и угождать. А теперь, кроме хозяйки был еще явный лидер, которому не хотелось попасться под руку, и негласный, которому не хотелось попасться на язык. Неволин хотел домой, где можно было свободно дышать, смеяться, говорить то, что хочешь именно сейчас. А хотелось там только хорошего и чистого, потому что таковы были его собеседники – дети и Тасечка. Да и Леврецкий вписался в тон их домашнего общения, не мешал.

Клим смотрел на Сергея, на Варвару. Оба были по-своему довольны. Но Неволин видел все уловки, какие приходилось прилагать Мамочкиной, чтобы удержать это зыбкое равновесие и подобие благополучия. И видел, что это именно лишь подобие. Понимал, что Сергей готов взбрыкнуть в любую минуту, остервенело охраняя свою свободную волю даже от мнимых поползновений и нападок. Но все же не уходил. Мучил свою спутницу, но оставался, видимо тоже выгадывая какие-то незримые блага. И Клим спрашивал себя, на что же идут люди, чтобы быть вместе? Вместе с кем? С тем, кто избран? Кого любишь? Кто просто встретился на пути? Он невольно задумался, что у него самого, вот так, случайно, Божьим провидением появилась семья. Вспомнил времена с бабушкой. Сравнил. И впервые задумался над тем, как сложится его дальнейшая судьба, появятся ли у него жена, свои детишки. Какими они будут? А как же Тасечка, дети?

Клим вернулся домой поздно, долго стоял в дверях комнаты и смотрел на спящего Глеба, который все больше походил на его старшего брата…

***

– Ах, тетенька! Как и благодарить тебя – не знаю! – больной приподнялся на кровати и, облокотившись, доел из тарелки, стоявшей на придвинутом столике, последнюю ложку со дна. – Благодетельница! Спасительница!

– Ну, не шуми, не шуми, барин, – Егоровна, скрывая довольную улыбку, собирала посуду. – Вон и доктор, хоть и говорит, что на поправку пошло твое здоровье, а все просил покой соблюдать.

– Какой покой! Какой такой покой! Вы – мои избавители! Уж пятый день валяюсь. Все пропустил, все упустил! Нынче же вечером в ресторан еду! На Выставку – уж завтра поутру, нынче обойдется.

– Да ты сбрендил, барин, дурная твоя голова! – воскликнула от неожиданности, совсем забывшая субординацию нянька. – Какой ресторан! Тебя еле на ноги подняли. Ты хоть докторский труд пожалей! Неужто так тянет опять зенки залить?

– «Зенки залить»? – больной спустил волосатые ноги на ковер и плотнее запахнул на груди яркий шелковый халат. – Что ты это говоришь, тетка? Не понимаю.

– Не понимает он! – бурчала Егоровна. – Пьянствовать опять едешь? Уж прямо невтерпеж тебе? С виду – приличный человек, а что с собой сотворяешь? До чего довел!

– А ну, пойдем! – пиратского вида жилец вдруг порывисто вскочил, сверкнув темными глазами. – За мной, тетка, сама увидишь! А то – «чих-пых»!

Спальню гостю соорудили из бывшей комнаты бонны. Игровая теперь, как самое большое из помещений этого крыла, исполняла роль столовой, а повел няньку жилец к бывшей детской – маленькой узкой комнатенке с одним окном в торце. Он распахнул перед опешившей от такого напора Егоровной дверцу, и взорам их предстало все сплошь заставленное ящиками пространство, лишь шага на три у входа уже освобожденное от бутылок.

– Ах, мила-ааай! – Егоровна зажала рот концом висящего у нее на плече полотенца. – Да тут не хочешь, а запьешь. Это ж, откуда у тебя столько?! Чего ж и по ресторанам-то ездить, когда все под рукой!

– Да не люблю я пить! – чуть не плача кричал на нее болезный. – Я люблю на крыльце сидеть, на младшего сына смотреть, как он по двору бегает, на коне вдоль шпалер долго-долго скакать люблю со старшим, со средним арифметикой заниматься, жену люблю, тещу свою люблю, дом. Как виноград зреет, глядеть люблю. Как море плещется. Как корабли причаливают. Мне аллах вообще пить не велит, а что делать?! Эх!

– Да не кричи, не рви так душу, сердешный! Пойди, ляжь, эк тебя разобрало, – нянька потянула гостя за рукав, и тот покорно поплелся за ней обратно в спальню.

Там он понуро сел на краешек кровати и стал рассказывать все первой попавшейся благодарной слушательнице. История выходила такая.

Вся жизнь семейства Гаджимхановых испокон была связана с виноградарством. И дед, и прадед занимались этим. Многое менялось, случались неурожаи, выводились новые сорта, семейному промыслу суждены были взлеты и падения. И, если ислам отвергает все, что пьянит, то в христианских общинах вино необходимо хотя бы для церковных нужд. Поселившаяся неподалеку колония немцев принесла новое занятие в не знающую доселе спиртных напитков местность – изготовление вин и коньяков. Очень быстро взлетело оно на невиданную высоту и получило признание своих результатов, как в стране, так и по всему миру.

Строгие запреты веры отошли в прошлое, хозяева стали дегустировать произведенное ими самими, дабы знать вкус и предлагать покупателям лучшее. А для производства стали необходимы другие объемы сырья, и несколько поколений Гаджимхановых занимались тем, что расширяли владения земель под виноградники. Успех был заслужен трудом и усердием, и вот, несколько лет назад, Ваш покорный слуга, удостоился чести сопровождать продукцию своей губернии на Парижскую выставку. Там он впервые попробовал французские коньяки и впал в уныние. То, что этим же словом называлось дома, было лишь жалким подобием, и ни в какое сравнение не шло ни по мягкости и глубине вкуса, ни по легкости послевкусия, несмотря на всяческие награды и призы. Если не превзойти, то хотя бы приблизится к тому, что он посчитал совершенством, стало отныне делом всей его жизни.