Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Ничего ломать не надо, – вступил вдруг Леврецкий. – Чего все повскакивали, садитесь доедать. Вон щи, какие вкусные, правда, Стася?

– Правда, – девочка теперь была на стороне вразумительного дядьки, который не метался по всему дому, и с ним было вовсе не так страшно. – Мама, почему вы ругаетесь?

– Да ну, что ты, доченька. Никто не ругается, – притихла мать.

– А за что вы братика топором хотите? – в глазах у девочки появились слезы, а Тася охнула и осела на табуретку.

– Ты не поняла, – так же невозмутимо сказал Леврецкий. – Конечно, не братика, а наоборот, это они за него волнуются, и поэтому хотели дверь ломать. Но я думаю, он скоро сам выйдет. А дверь-то жалко, как думаешь?

– Жалко, – Стаська снова принялась за еду. – Холосая верь…

***

– Не пойму я Вас, Корней Степанович, – с нарастающим гневом начала Таисия. – Конечно, Вам-то что за дело. А это мой сын!

– Таисия Николаевна, голубушка, – Леврецкий отложил ложку в сторону. – Не наводите напраслину, Вы сейчас в таком нервном состоянии, что потом все по-другому покажется. Не обижайте зазря. Глеб – сын Ваш, Анастасия – дочка. Ее-то зачем пугаете? А с мальчиком что? Ну, подрался, видимо. Глаза целы, из носа больше не течет, это видно. Руки-ноги вроде на месте, значит, экстренного вмешательства не требуется. Все остальное можно выяснить позже, когда все страсти утихнут. Вот Стасеньку спать уложите, и поговорим. И Глеб к тому времени уж отойдет, я думаю. Давайте, что там у Вас на второе?

– Корней Степанович, удивляюсь Вашему спокойствию, – Клим покачал головой. – Как Вам это удается? Вы как-то изменились, раньше все тоже переживали по каждому поводу. Неужели, наследство так влияет на характер человека?

– Не знаю, голубчик, не могу ответить, – Леврецкий намазывал маслом бутерброд. – Как наследник я еще не жил ни дня, так пока, только на бумагах. А вот, что твердый путь перед собой стал видеть, так этим с вами, друзья мои, могу откровенно поделиться. А с тех пор и в душе покой и ясность образовались.

Они спокойно доели и Тася пошла укладывать девочку. Клим поставил самовар. Да, не таким он представлял нынешнее застолье. Скрипнула дверь, в прихожую выглянул Глеб. Он увидел, что матери нету поблизости и прямо босиком, чтобы быстрее было, побежал к входной двери.

– Глеб, ты куда? – крикнул ему в спину дядя. – А ну, постой!

– Я в уборную! – мальчик убежал.

Клим остался в прихожей и ждал его возвращения. Глеб, вернувшись, нехотя остановился подле дяди и, опустив голову, молчал.

– Глебушка, ну что случилось? Ты скажи!

Тот упрямо молчал. Послышались Тасины шаги. Глеб беспомощно взглянул на Клима, обогнул его и снова укрылся у себя в комнате, дядя не успел перехватить его.

– Глеб! – снова стучался он в дверь.

– Ну, что? Выходил? – Тася не знала, что теперь и делать-то. – Ему же плохо, я же чувствую. Давай все-таки выломаем дверь? А то вдруг чего…

– Ему действительно плохо, – за спиной родственников стоял теперь и Леврецкий. – У парня явные неприятности. Да такие, что приходится отстаивать себя с кулаками. Если и в родном доме нельзя укрыться, то зачем он тогда вообще нужен? Оставьте его в покое. Сам расскажет, когда созреет.

– А мне прикажете ждать той зрелости? – снова начала повышать голос Тася. – Ничего не понимая, не зная, чем помочь? Вы черствый человек, Вы ничего не понимаете! У Вас своих детей нет, как Вы можете что-то говорить!

– Детей нет, – спокойно продолжал Леврецкий. – Но сам-то я помню, как был таким же в его годы. Вы чем ему сейчас помогаете, тем, что кричите на него, требуете чего-то? Чего? Доклада по форме? Вы близкие люди или жандармерия?

– Я завтра к его учителю схожу, – вдруг, почувствовав свою ответственность за племянника, решил Клим. – Там все узнаю!

– Не смейте, не смейте! – раздалось вдруг из-за запертой двери. – Если вы только пойдете! Если кто-нибудь еще узнает! Я тогда… Я тогда из окна прыгну! Или вовсе из дома убегу!

– Узнают что? – припала к двери Тася и говорила, почти прижавшись к ней губами. – Сыночка, выходи.

– Учитель должен отвечать за все, что происходит с тобой в классе, – громко сказал Леврецкий. – Никто, конечно, к нему не пойдет, но как вышло, что он допустил кровопролитие?

– Отойдите все от двери! – крикнул Глеб.

Тася вопросительно посмотрела на Клима, тот пожал плечами. Тогда она посмотрела на Леврецкого. Тот ничего не ответил, а развернулся и, сделав несколько шагов, занял свое место за столом в кухне, откуда прекрасно просматривалась вся прихожая и двери, ведущие из нее в комнаты. Тася последовала за ним. Клим потянулся сзади. После пары минут тишины, дверь скрипнула и приоткрылась. Из-за нее в щель высунулась голова Глеба.

– Он не знает, – шмыгнула голова носом. – Они в классе как все, а после уроков дразнятся.

– Как дразнятся? – опешила Тася.

– По всей вероятности обидно они дразнятся, – рассудил Леврецкий. – А ты что?

– А я не слушал сначала, мимо хотел пройти…

– А они что? – Леврецкий продолжал расспросы. – Да ты иди уже сюда, что мы, через коридор так и будем перекрикиваться? Вон и чай поспел. Так что они?

– Они стали подкарауливать и сзади бежать всю дорогу, – Глеб вышел из-за двери, но к столу не спешил.

– Ну, клещами из тебя тянуть что ли? – Леврецкий указал Глебу на пустующий стул рядом с собой, тот нехотя поплелся к кухне.

– А я все равно, хотел внимания не обращать, – Глеб сел на стул. – Мама всегда говорит: «Будь умнее».

– Ну, правильно! – вклинилась Тася. – Что дураков-то слушать!

– Ну, эти «дураки», как домой приходят, так для своих родителей Ванюшками да Кирюшками становятся. – Леврецкий сегодня с Тасей видимо не во всем был согласен и смотрел не на нее, а на Глеба. – Это только стаей они считают себя грозной силой. Сколько их?

– Трое, – потупился Глеб. – Это когда Ганьки с ними нету.

– А так, значит, и четверо собирается? – Леврецкий был невозмутим. – Ну, это многовато. А с троими можно совладать. Если знать как.

– Да Вы что! – Тася аж задохнулась. – Вы чему сына моего учите? Никаких драк больше! Это ж позор какой! На всю улицу, на всю гимназию! В чем ты еще туда завтра идти собираешься?

Глеб опустил глаза и стал сползать со стула.

– Ну, все, не за столом такие вещи выяснять, – почему-то сегодня командовал в их доме Корней Степанович. – Таисия Николаевна, Вы чашечку-то Глебу поставьте! Давайте чай пить. Сиди, сиди.

– Все можно разъяснить словами! – Тася продолжала свое, но чашку с полки сняла. – Кулаки – последнее дело!

Глеб молчал и, кажется, из всех сил пытался не разреветься.

– Согласен, Таисия Николаевна! – Леврецкий показал Глебу на сахарницу и тот потянулся и передал ее гостю. – Лучшая драка, как говаривают, это та, которой удалось избежать. Но почему Вы считаете, что слова не были сказаны? Почему Вы отказываете своему сыну в этом? Почему не верите, что нынче и было то «последнее», крайнее дело, когда с кулаками и никак больше? Они первые начали?