Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Глеб кивнул.

– Они третьего дня меня в овраг столкнули, еле вылез. А нынче камнями стали кидать и все кричали: «Твоя мать блаженная!»

– Ну, и молодец, что за маму заступился, – Леврецкий посмотрел на хозяев, Тася плакала.

– Нет, я так этого не оставлю! – взбеленился Клим. – Это кто ж такие? Скажи, скажи! Я и в гимназию! И родителей их!

– Я ничего вам не скажу больше! – снова завопил Глеб. – Если вы только пойдете! Если только скажете!

– Камнями – это совсем не дело! – Корней Степанович нахмурился. – Как дошло до такого? Ты ж понимаешь, что они не только тебя, а кого-нибудь из малышей так подкараулить могут?

– Нет, они только меня, – захлебывался уже навзрыд Глеб.

– Чем же ты так перед ними отличился? – Леврецкий теперь вел беседу, а мать и дядя уступили ему это право, лишь замерев и слушая.

– Они! Они! – Глеб размазывал слезы вперемешку с оставшейся на лице кровью. – Они говорят, я не мальчик вовсе. Они говорят, я столько времени с юбками сижу, что сам стал девчонкой. Они говорят, что у меня сиськи растут как у бабы.

– А ты? – спокойствие Леврецкого было нечеловеческим, как казалось Климу, он бы сам уже давно вышел из себя, вспылил, возмутился, а сейчас только завороженно слушал, не смея вступить, и только изредка поглядывал на Тасю.

– А я сегодня и решил доказать, что я парень! Я рыжего отмутузил, а потом те двое меня за руки схватили и он мне по морде, по морде!

– Запомни навсегда, – твердо произнес Корней Степанович. – Морда у мопса, у тебя – лицо. Будешь знать это твердо, каждый встречный это тоже увидит. И сто раз задумается тронуть ли!

– Вы их не видали! – ревел Глеб. – Им хоть кол на голове теши!

– Я в юности английскому боксу обучался. Кое-что помню. Хочешь, научу?

– Правда? – рыдания стали затихать.

– Правда, – Леврецкий говорил так твердо, что не поверить ему было невозможно. – Только знай, что это борьба джентльменов. Значит, придется тебе твоим врагам объяснять, что будешь с ними исключительно один на один сражаться. Это уже не ко мне, это уж ты сам сумей!

– А сейчас мне что делать? – снова скривил губы мальчик. – Пока я ничего не умею? Я даже убежать от них не могу. Я бегаю плохо. Я толстый!

– Ну, ты еще зареви снова! – Леврецкий протянул Тасе свою пустую чашку. – Таисия Николаевна, налейте-ка еще! А к тебе, друг мой, у меня будет просьба. Ну, или задание, как хочешь. Ты поройся в своих книжках, попроси у дяди газет да журналов. Найди мне там парочку… Нет! Три! Найди три портрета тучных людей. Людей известных, своему Отечеству пользу приносящих. Которыми гордиться не только можно, но и должно! И их жизнеописания. И в тетрадочку выпиши. Я в другой раз зайду, а ты мне почитаешь. Сговорились?

***

У Танюши завелся тайный поклонник. В его появлениях не было никакой регулярности, но частенько по вечерам Таня стала замечать всадника, гарцующего в проулке перед забором тетушкиного особняка. Так как ей и мысли не приходило, что кто-то может интересовать молодого мужчину в их доме, кроме нее самой, то он и был присвоен молодой хозяйкой в качестве трофея. Поклонник был в офицерском мундире, но разглядеть издалека его звание и личность не представлялось возможным, а днем он Тане на пути до времени не попадался, пока они не столкнулись с ним почти нос к носу около тетушкиных ворот – Сергей вез ее домой со своей новой квартиры. Поклонник оказался тем самым молодым человеком, что так навязчиво рассматривал ее из ложи в день визита императорской четы.

– Батюшки! – воскликнул брат, разглядывая из-за занавески кареты опешившего от неожиданной встречи поручика, который и ему показался знакомым. – Что, интересно, здесь поделывает этот тип? Не помню его фамилии, но он изображал раба на пикнике Мимозова, я точно помню это лицо!

– То-то мне тогда показалось, что я видела его еще до театра! – Таня прилипла к окошку. – Ты напомнил где.

Подобное внимание было забавным и очень льстило Танюше, но пойти на более близкое знакомство со странным ухажером ей на ум не приходило вовсе. Она лишь улыбалась, замечая его фигуру за окном, когда расчесывала волосы перед сном. Здесь? Очень хорошо! И ладно. Но сближение все-таки состоялось – случай выдался.

Перепробовав все знакомые ей способы собрать собственный кружок в теткином доме, тем самым склонив хоть часть светского общества обратно на свою сторону, Таня почти отчаялась от неудачных попыток. Но это была бы не она, если бы навсегда «опустила руки». Наоборот, припомнив недавнее свое институтское прошлое, решила Танюша и дома повторить тот забытый маневр, когда желаемое можно заполучить не своими, а чужими руками. К ней не пошли – пойдут к тетушке! Так то! И Таня принялась действовать с новым приливом энтузиазма.

– Дорогая тетушка, – как бы невзначай проговорилась она за завтраком. – Вы больше каких композиторов жалуете, наших или немецких?

– Что это ты моими музыкальными вкусами озаботилась? – усмехнулась Удальцова. – На что тебе?

– Да так, – загадочно протянула Таня, глядя в потолок. – Вот, если б для Вас дивертисмент кто пожелал составить, то что бы пришлось ближе Вашей душеньке – музыкальный вечер из сочинений одного только, предположим, Чайковского? Или, скажем, Гайдна? Тогда можно позвать и скрипки, и альты.

– Так он австрияк вроде? – тетушка не сдавала позиций и в умильность семейной идиллии сразу не кидалась.

– Ma tante, ну, тогда может быть из Моцарта? – Таня начала раздражаться.

– Да, с языками у тебя дело обстоит явно лучше, чем с географией, – тетушка усмехнулась, намазывая масло на тонкий ломтик подсушенного хлеба, ей явно нравились подобные завтраки с редкими для их семейства мирными пикировками. – Что за всем этим, говори суть?

– Ну, что Вы, право, тетя, – делано ретировалась племянница. – Сразу как договор подписываете. Не с приказчиками же! Мы хотели сюрприз…

– Кто это «мы»? – насторожился оказавшийся сегодня дома Сергей, коим вопросом и сдал сестру с потрохами.

– «Мы», Сережа, это мы с тобой! – с напором, поддержанным приподнятыми бровями, обратилась в его сторону Таня. – Ну, помнишь, мы же говорили?

Сергей тут же собрался откреститься от ему не известного плана, но увидев поджатые губки сестры, промолчал, а тетушке загадочно улыбнулся, склонив голову набок, что можно было истолковать как угодно – и как плохую память, и как пассивную поддержку сестры, и как снисходительность к ее фантазиям.

– Ах, тетя! – Таня отставила свою чашку, и теперь, когда все положенные реверансы были совершены, с воодушевлением выдавала заготовленный заранее текст. – Грядет такое событие в нашей семье! Никак нельзя пропустить, сезон начинается, уже можно.

– Что можно? – не поняла Удальцова. – И что за событие? Не припомню, душа моя.