Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Да, будь любезен, – вздохнула снова остающаяся одна Варвара. – За полчаса до прибытия.

«Ну, что ж, – подумала она. – Двенадцатилетний мальчик – это все-таки лучше звания мамочки…»

***

– Ну что, брат, вот и снова свела нас судьба-судьбинушка?

Рафаэль Николаевич Демьянов и Андрей Григорьевич Полетаев степенно шествовали к главному входу, покидая сегодня Выставку. Впереди них, тоже парой, тоже беседуя, следовали, также не спеша, Лиза и Лев Александрович.

– Да! Дочь, когда сказала, то не сразу и поверил, – улыбался теплому дню Полетаев. – Надолго в город?

– Да вот, как с читальнями наладим, так и вернусь в обитель, в тишину да в размышления, – он кивнул на пару впереди. – Вы-то как, ладите?

– Твоими молитвами, брат!

– Ну, и, слава Богу. А дочка у тебя славная, толк выйдет.

– Уже вышел! – горделиво поправил отец, продолжая блаженно улыбаться, жмурясь на солнце.

– А твои дела как, братец? – Демьянов тоже посмотрел вверх, на небо. – Да! Поглядел я сегодня на твои богатства! Я-то там, по рассказам твоим, иное представлял. Кустарь. Мастерские. Думал, баловство, ножички. А у тебя, гляжу, солидное производство! Как успехи-то, есть? Кстати, наши монахи велели тебе кланяться с благодарностью, все получили и в кузне установили. Пользуют!

– Ну, и на доброе дело! Я рад, – они покинули территорию Выставки, и вышли в город. – Посидим где-нибудь? Отпустим молодежь?

Демьянов согласно кивнул. Вместе переехали мост. Лиза и Борцов попрощались и отбыли на подошедшем трамвае, пересев на другой номер. Приятели, не прерывая беседы, продолжили пешую прогулку, высматривая какой-нибудь городской скверик. Прошли мимо церкви. Возле нее в тенечке стояли несколько скамеек.

– Сядем? – Полетаев устроился на лавке под липами. – Да успехи-то, брат, разные. Станки новые разработали, уже опытные образцы со дня на день прибудут. Мне, не мне, а кому-нибудь точно сгодятся! Эх, если бы серийный выпуск их наладить! Да они, понимаешь, под конкретное дело должны подгоняться. Буду искать заказчиков. А, и хороши станки должны получиться! Да не немецкие. Наши, родные!

– То добре!

– Еще сплавы. Я в докладе съезду все подробно описал. Образцы ты сам сейчас видел.

– Ну, это, брат, мы с тобой еще в монастыре все переговорили, и станки, и разработки, – Демьянов искоса глядел на лицо приятеля, сцена очень напоминала их прогулки на тропе с рябинкой, только здесь не было ни простора, ни обрыва. – Твои дела как, спрашиваю?

Полетаев вздохнул.

– Что, так безнадежно? – смотрел теперь прямо перед собой Демьянов.

– С закрытием Выставки будет ясно окончательно, – Полетаев открывал перед Демьяновым все карты. – Будут заказы – выберусь. Не будет – пойду на дно.

– И закрытие тому подспорье? – уточнил Демьянов.

– Если бы награду, хоть какую, присудили! – мечтательно произнес Андрей Григорьевич.

– Не замечал раньше в тебе тщеславия, брат, – засмеялся бывший судейский. – Что это тебя нынче так разобрало?

– Не понимаешь ты, брат! – Полетаев загорелся и стал рассказывать увлеченно. – Это не гордыне моей надобно! Любой приз, любая отметина – хоть письмо благодарственное, хоть простое упоминание в награжденных – это слава, известность. Да не моя! А изделий наших. На призеров больше внимания обращают, больше доверия испытывают. Если упомянет комитет Товарищество наше, то сразу же моих надежд прибавится. И с людьми расплачусь, и работников поощрить смогу, и снова в производство вложиться…

– И дом в имении выкупить… – подсказал Демьянов.

– Дом! Что дом! – отмахнулся в азарте Полетаев. – Того дома нет уж, городской бы сохранить! Да не то все, не то! Дальше как будет, вот что решается. Есть будущее или все за зря, прахом. Вот в чем вопрос, друг мой милый.

– В храм-то ходишь? – без перехода сменил тему Демьянов, кивнув на белоснежные стены перед ними. – Помнишь, как там жалел, что…

– В храм? – растерянно переспросил Андрей Григорьевич. – Да знаешь, как-то так… Хожу… Да…

– Часто? Сколь раз был-то? Ну, как возвернулся?

– Да я не считал. Это так важно? – слегка раздраженно отмахнулся Полетаев.

– Ну, без счета? – настаивал упрямый Демьянов. – В это воскресенье был? А в прошлое?

– Ах, братец, – Полетаев задумался, а потом ухмыльнулся. – Ну, подловил. Подловил! Знаешь, в городе это как-то…

– Несподручно? – тоже, улыбаясь, подсказал Демьянов.

– Ну, вроде того, – выдохнул Андрей Григорьевич отчего-то с облегчением. – Как-то глупо, что ли… Я взрослый, современный человек. Стоят там эти бабульки! И я вдруг среди них, как… Неловко как-то, брат.

– Современный человек! – протяжно, как бы пробуя слова на вкус, почти пропел Рафаэль Николаевич. – Вот что я скажу тебе, современный человек. Не почти за назидание, почти за дружеское наблюдение. Ты ж уже раз на те грабли наступал, прости-господи, за сравнение? Чего ж тебе снова «неловко»? А потом разом отмаливать ловко будет? Там, в монастыре, целиком службы отстаивал, ловко было? Что тут-то по-другому? Это тебе или тем бабулькам надо? А? Верно! Каждому своё. Ты не думай, кто как на тебя глянет. Ты о душе своей думай, братец. Пришел, постоял. Сам к себе вернулся, да целенький и пошел дальше.

– Вот, когда ты так говоришь, брат, то все яснее ясного, – Полетаев оперся подбородком на рукоять трости. – А как сам, один останешься, то вот мысли разные… Сомнения…

– Ты руки каждый день моешь? – переходы в беседе Демьянова порой случались непредсказуемые, Андрей Григорьевич уже к этому привык и не удивлялся. – Моешь, спрашиваю? Без сомнений? А в баню ходишь? Раз в год, кода зачешется? А что так? Не часто ли, брат?

– Ну, не томи! – уже смеялся Полетаев. – Говори сразу, к чему ведешь.

– А к тому и веду, – положил доверительно руку на плечо приятелю Демьянов. – Почему к телу отношение более бережное, чем к душе должно быть у современного человека? Ей, душе, тоже надобно и помыться, и почиститься. Отведи ее раз в неделю в церковь, да ходи после, как знаешь. Неужто, так хлопотно?

– Да не хлопотно, конечно, – Полетаев смотрел теперь прямо в глаза приятелю. – Просто знаешь, временами кажется, что и так можно. Без этого.

– Можно, – легко согласился Рафаэль Николаевич. – А вот помнишь, как ты мне про трость свою говорил? Можно без нее? Можно! Да с ней равновесие легче держать. То-то брат.

***

Клим понимал, что полдороги они еще не проехали. Но понимал также, что и оттягивать расставание глупо. Первый раз они остановились на большой почтовой станции – там были гостевые дома, конюшни почти казарменные, бани, буфеты, ресторации, суета и много народу. Лошадей все равно пришлось ждать, дети растерялись, Стася капризничала. После перегона, Леврецкий решил сменить лошадей раньше положенного, заметив небольшую станцию всего в один домишко. Там переночевали. Кроме них из путников случился только спешащий вестовой, ему пришлось уступить одну из отдохнувших лошадей. С полудня зарядил дождь, но все равно решено было ехать. Клим видел, что он лишний, что уже начинает мешаться. Вышел из дому без вещей, когда все рассаживались, и сам сказал: