Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

– Да откуда ты беду-то видишь, дурья голова?

– Как же не беда-то, батюшка-барин? Ведь все твое поле затоптали.

– Так что же? Посев еще не вышел. Пойти самому узнать, что за боярин на моем поле стал.

Гвоздин, надев шапку, взял в руки трость и отправился в поле, но не узнал его, так как оно все было загромождено каретами, повозками и телегами, а посреди было раскинуто несколько красивых шатров.

Петр Петрович, удивляясь этой картине, направился к одному шатру, который был наряднее других, решив, что это – шатер самого боярина. Однако дворовые едва допустили его.

– Князь готовится опочивать, теперь нельзя его видеть!

– Мне всегда можно. Я не гостить пришел к вашему князю, а спросить, кто ему дозволил на моем поле станом стать, – с раздражением заметил Петр Петрович.

Его слова дошли до ушей князя Алексея; он вышел из шатра и, обращаясь к майору, проговорил:

– Прошу простить меня, сударь мой, я не успел побывать в твоей усадьбе, а за то, что я станом стал на твоем поле и потоптал его, ты будешь щедро награжден.

– Не за наградой я пришел к тебе, господин, а спросить, узнать, что за гостя мне Бог послал.

– Изволь, скажу: князь Алексей Григорьевич Долгоруков для ночлега себе выбрал твое поле.

– Возможно ли? Князь Алексей Григорьевич Долгоруков, важный, богатый…

– Ты хочешь сказать, был таким. Нет, перед тобою не прежний именитый князь, а опальный, ссылаемый в ссылку, – с глубоким вздохом проговорил Долгоруков.

– А князь Иван Алексеевич где?

– Прежде чем ответить тебе на то, я должен узнать, с кем я говорю?

– Прости, князь, забыл сказать тебе о том: я – секунд-майор в отставке Петр сын Петров Гвоздин.

– Давай руку и будем знакомы. Ты про сына моего спросил, про князя Ивана. Разве ты знаешь его?

– Нет, государь, я-то не знаю, а мой племяш Левка Храпунов, слышь, в дружбе состоял с твоим сыном.

– Как, Леонтий Храпунов – тебе племянник? – с удивлением воскликнул князь Алексей.

– Как же, как же, племянником состоит… Ох, лучше бы мне и не вспоминать о нем! Недавно его в кандалах увезли в Москву в острог… от молодой жены оторвали…

– От жены, ты говоришь? Стало быть, он женился?

– Да, князь, женился на Марусе… Марье Алексеевне, но и недели не выжил вместе с любимой молодой женой!

– Господи, какое совпадение, какой случай!.. Но где же жена твоего племянника? – меняясь в лице, дрожащим голосом спросил Алексей Григорьевич.

– Со мною она живет, голубка, все время в горе да слезах проводит.

– С тобою? Веди меня скорее к ней.

– Как, князь, разве ты ее-то знаешь?

– Да, да, пойдем!.. Мне нужно видеть ее… говорить с нею… – в сильном волнении добавил князь Алексей.

– Так милости прошу, князь-государь, в мою усадьбу. Мой домишко отсюда рукой подать.

– Пойдем, только надо это сделать так, чтобы никто не знал, что я пошел в твою усадьбу.

Гвоздин направился в усадьбу; за ним в некотором расстоянии следовал Алексей Долгоруков. Этот опальный вельможа, идя к своей дочери, которую ему хотелось видеть, чтобы поговорить с нею, расспросить о многом, испытывал сильнейшее волнение. В теперешнем своем положении он уже мог сказать Марусе тайну ее рождения, назвать ее своей дочерью и прижать к сердцу. Он сознавал, что это его объяснение с Марусей уже не унизит рода Долгоруковых, так как они и без того уже довольно унижены.

Князь Алексей и майор скоро дошли до усадьбы и застали Марусю с заплаканными глазами, печально сидевшую у окна. Молодая женщина с того дня, когда так неожиданно оторвали у нее любимого мужа и увезли в Москву, не знала себе покоя ни днем, ни ночью. Участь мужа мучила ее, наводила страшную тоску, близкую к отчаянию. Маруся отказывалась от пищи, от сна и в несколько дней так похудела и переменилась, что ее едва можно было узнать.

– Маруся, глянь-ка, моя сердечная, какого гостя я к тебе привел! – воскликнул Гвоздин.

Маруся встрепенулась и подняла взор на вошедших.

– Кто это? – тихо спросила она у старика майора, показывая глазами на вошедшего князя Долгорукова.

– Князь Алексей Григорьевич Долгоруков изволил к нам пожаловать.

– Как… как ты сказал, дядюшка? – бледнея как смерть, воскликнула Маруся.

– Князь Алексей Григорьевич пожаловал. Да чего ты так испугалась? Ведь князь добрый.

– Нет, нет, я не испугалась, я так… Я рада князю.

– Рада? Ну и в добрый час. Ты поговори пока с гостем дорогим, а я похлопочу об угощении. – И Петр Петрович быстро вышел.

Князь Алексей и Маруся – отец и дочь – остались одни. Он долго молча, с любовью и лаской смотрел на молодую женщину, а она продолжала печально, понуря свою красивую голову, сидеть у окна.

«Господи, не является ли все мое теперешнее унизительное положение возмездием мне за нее, за дочь, которую я отверг, не желая признать, что в ее жилах течет моя кровь? Честолюбие и спесь – вот откуда моя пагуба, да и не меня одного, а всей несчастной моей семьи… Что мне делать, как быть? Признать ли Марусю за дочь или… Маруся – моя дочь, но эта тайна известна одному сыну Ивану, ни жена, ни дочери не знают о ней. Так надо ли им знать? – спросил себя князь и тут же ответил: – Нет, не надо, пусть эта тайна сойдет со мною в могилу».

Пока эти мысли бежали в голове опального вельможи, в комнате царила тишина. Наконец ее прервал князь Алексей, обратившись к Марусе:

– Ты скучаешь по мужу?

– Да, князь, больше чем скучаю.

– Ты крепко любишь его?

– Пуще жизни.

– О, как бы я желал, чтобы меня так любили!

– А разве дети не любят вас? – поднимая взор своих красивых, но печальных глаз на Алексея Григорьевича, тихо спросила Маруся.

– Любят, но не так. А ты так же крепко любишь своих отца и мать?

– Их нет у меня! Моя мать давно умерла.

– А отец? – с дрожью в голосе спросил Долгоруков.

– Отца я не знаю.

– Ты и того не знаешь, жив ли он или нет?

– Говорят, что жив.

– Стало быть, ты его никогда не видала и не знаешь, кто он?

– Говорят, он – знатный боярин, богатый.

– Тебя звать Марусей?

– Да. Так же звали и мою покойную мать.

– Скажи, Маруся, ты не сердишься на своего отца?

– За что? Я его не знаю. Да и грех на отца сердиться.

– Ты вот говоришь, что твой отец и знатен и богат, но ведь он всего тебя лишил, даже имени, и ты не сердишься на отца, не клянешь его?

– Да разве клясть отца можно? Что вы говорите, князь!

– Маруся, какая ты добрая, какое у тебя хорошее сердце, чистое, незлобливое! Господи, и я отступился от такой дочери, пренебрег таким сокровищем! – тихо проговорил князь и отвернулся, чтобы обтереть выступившие у него на глазах слезы.

– Князь, выслушайте мою просьбу, – с мольбой в голосе проговорила молодая женщина. – Вы, князь, важный вельможа, так верните мне мужа.