Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

До меня, как до жирафа, наконец-то дошло: АИ выживает меня с моего, вполне освоенного мною места, испугавшись, что если не он меня, то я выживу его. И очень может быть, что на парткоме такая угроза для него возникла. Отказаться? Вернуться в цех? Это для АИ ничего не меняет. Зато меняет для меня – в моих же собственных глазах: идти на поводу у ПИ, который на ножах с АИ, слишком попахивает подлостью. В конце концов, каким бы ни был АИ, я многим ему обязан.

И я уволился с завода и поступил на работу редактором в «отдел пропаганды новой техники, передового опыта и опыта социалистического соревнования» при ВНИИЭГазпроме, т. е. при научно-исследовательском институте, который занимался проблемами экономики, организации производства и распространением экономической информации в газовой промышленности.

С зарплатой в 105 рублей.

Моя жена ахнула.

В отделе «работали» три женщины: две разведенки и одна – засидевшаяся в девах. Чем они занимались, определить было невозможно. В основном тем, что прикажет начальник отдела. Как правило – по телефону. А чем занимался сам начальник, никто не знал. Официально – разработкой новой системы соцсоревнований среди газовщиков самых разных профессий. Эту «систему» будто бы внедряли – или собирались внедрять – в так называемый «бригадный подряд».

Да, я поездил по стране. Был на газовых промыслах Туркмении и Среднего Урала, дважды побывал на Оренбургском газовом месторождении и строительстве газоперерабатывающего завода, над которым шефствовал комсомол, о чем кричал рекламный щит, хотя строили его условно заключенные (условники), а руководил строительством тогда еще мало кому известный Виктор Степанович Черномырдин.

Судя по тому, что он принял меня с явной настороженностью, на ОГПЗ явно не знали, кто я такой и зачем сюда пожаловал. Зато я столкнулся с тем, с чем сталкиваться до сих пор ни разу не приходилось: мне жаловались (отведя в сторонку или перехватив в каком-нибудь закоулке управления) на руководство завода, которое ни в грош не ставит нижестоящих работников, приравнивая их к тем же «условникам». Тут и жилищные проблемы, и зарплата, и техника безопасности, и снабжение продуктами, поставленное на самообслуживание посредством командировок в Москву, откуда везли практически все, начиная с колбасы.

Признаюсь: я не знал, что с этим делать. А Черномырдин, скорее всего, не знал, как ко мне относиться и чего от меня ожидать. Иначе бы он не предложил мне пообедать вместе с ним в том отделении столовой, где столовались французские специалисты. В их меню входили вино и всякие деликатесы, если судить по объедкам и бутылкам, не прибранным к нашему приходу. Нам же принесли суп с макаронами, в котором плавал кусок свиного сала, а на второе те же макароны, но с синеватым оттенком, и с тем же салом, словно повара только эти незамысловатые блюда и могли приготовить. К тому же – невкусно и непривлекательно. А мой сотрапезник ел, что называется, за обе щеки. При этом без вина и даже салата.

Я не знал, что и думать по поводу этой трапезы среди французских объедков.

После обеда Черномырдин долго рассказывал мне о себе и своем заводе, который возглавил совсем недавно, велев секретарше никого к нему не пускать. На столе в его рабочем кабинете стояла прозрачная миниатюрная железнодорожная цистерна, до половины наполненная жидкой серой. Ее было очень много в добываемом газе. До сих пор серу покупали во Франции, опыта ее добычи у нас не было, поэтому и пригласили французских специалистов, – объяснял мне Черномырдин. – Потому что сера, смешавшись с водой, превращается в очень агрессивную серную кислоту. А у нас все оборудование – из обычной стали. А давление в пласту – более 500 атмосфер, ну и…

Это «ну и» мне потом разъяснил бригадир ремонтной бригады: серная кислота стала разъедать нашу сталь, та не выдержала – и 500 атмосфер так рванули, что в радиусе более ста метров будто корова языком слизнула все, что там находилось. А в этом радиусе, между прочим, молоденькие девчонки подметали посыпанные песком дорожки: ждали приезда из Москвы приемной комиссии…

Зато через пару месяцев, когда меня снова послали в Оренбург по случаю официального пуска ОГПЗ, Черномырдин сделал вид, что знать меня не знает и вообще: путаются тут под ногами всякие-разные, замечать которых вовсе не обязательно. Впрочем, так оно и было: никому мои репортажи и очерки не были нужны, и зря я обивал пороги всяких редакций: печатать даже не всю правду, а лишь малую часть ее, никто не решался. При этом все знали, что завод уже работает, хотя пускать его было нельзя, поскольку самое главное условие – очистные сооружения, предотвращающие загрязнение атмосферы ядовитыми выбросами, еще не готовы. Но председатель совета министров Косыгин велел пускать, следовательно, так и будет. Столы были накрыты, вино лилось рекой, закуски – на любой вкус, а там что бог даст.

Сегодня, когда я пишу эти строчки, с места трагедии организовали бы телерепортаж, в котором ведущий его выразился бы примерно так: «В результате взрыва погибло достаточно много человек, которые…» – и так далее. В ту пору, как известно, всего было «недостаточно» или более чем «достаточно». А нынче «великий и могучий язык» съежился и продолжает съеживаться, превращаясь в нечто примитивное, увлекая за собой такое же примитивное восприятие окружающей среды.

16.

В Мингазпроме, как и в ВНИИЭГазпрома, насаждались все те же избитые методы организации производства, которые почти не замечались средствами массовой информации. Тем более они не замечались там, куда они будто бы успешно внедрялись. В том числе и в нашем «пресс-центре».

Правда, кое-что увиденное и услышанное мной печаталось в некоторых газетах (например, в «Социндустрии», «Комсомольской правде» и АПН), обязательно приглаженное и припудренное, но действительность ничуть не менялась от моих робких попыток на нее повлиять, а скудное существование моей семьи стало еще скуднее. И через год я уволился и снова пошел в монтажники, только на этот раз в НПО «Геофизика» (он же «Оптический завод»), вернее, в его филиал, возникший не так уж далеко от моего дома.

На новом месте зарплата моя вернулась в исходное положение, то есть став почти вдвое выше, чем в «пресцентре». Я монтировал технологическое оборудование, необходимое для испытаний и проверки приборов, отвечающих, как мне сказали по секрету, за ориентацию спутников в космическом пространстве. Я и раньше-то мало что знал об этих секретах, а по нынешним временам, когда в одном и том же спутнике летают и наши и не наши, и говорить нечего.

Сегодня я с болью смотрю на всякие рекламные вывески разных компаний, поселившихся на освободившиеся площади заводов и НИИ, на которых я работал, как поселяется клещ на плодовое дерево, которое уродуется ржавыми пятнами и перестает плодоносить.