Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

Конечно, в те уже далекие времена и народу на этих предприятиях работало излишне много, – так, на всякий случай, – и денег на эти излишки не жалели. В отличие от нынешней экономики, которая будто бы закономерно движется в светлое будущее.

А мне, видать, на роду написано малевать плакаты, лозунги, выпускать стенные газеты по случаю всяких праздников. Секретарь парткома, или кто-то из его соратников, заглянув в мою трудовую книжку и обнаружив там благодарности за активное участие в выпуске стенных газет, призвал меня к себе, расспросил, что привело меня в их контору, и решил использовать меня в том же качестве.

И надо сказать, что за те годы, что я учился на редактора (журналиста), я побывал членом парткома, секретарем цеховой парторганизации, вел кружок комсомольцев в качестве пропагандиста. При этом моего желания никто не спрашивал: коли вступил в партию, будь добр жить и вести себя так, как живет и ведет себя подавляющее большинство коммунистов.

И я был добр. Потому что и в моей партийности иногда присутствовали и светлые пятна, которые притягивали и захватывали, отодвигая все темное. А еще можно было не только думать, но и говорить о том, что думаешь. А действительность сама заставляла это делать.

Ну и – любопытство ко всяким проявлениям этой новой действительности. И до такой степени, что несколько раз пускал в квартиру явных мошенников и мошенниц, и не только поодиночке, но и по двое, по трое. И старался играть с ними в ту же игру, что и они со мной: мне было ужасно интересно, к какому концу эта игра движется, по необходимости пресекая всякие попытки переиграть меня в этой игре.

А все потому, что с детства был приучен верить любому человеку, облеченному определенной должностью и званием. И не было тогда стальных дверей у каждой квартиры и «глазков». И когда мне доводилось перед выборами проверять, все ли избиратели живы-здоровы, или не уехали куда-нибудь, не известив об этом избирательные комиссии, двери открывали, не спрашивая, кто там, и в квартиру пускали без опаски.

Если вы, дорогой читатель, осилили мой роман «Черное перо серой вороны», то наверняка отметили в нем эпизод, в котором описан подобный акт мошенничества. Жизнь учит. Мы что-то поддерживаем, что-то отрицаем, и когда настроение масс смещается в ту или иную сторону, начинает смещаться и сама действительность. Понимание этого, пусть на уровне каких-то инстинктов, для писателя необходимо. И этим он награждает своих героев, заставляя их метаться в поисках истины.

Но я слишком забежал вперед.

17.

Шел 1979 год. Подвигалось к концу мое обучение, которое, увы, мало что давало. Как заведенный, я ходил на лекции, прошел практику в издательстве «Современник», принялся за дипломную работу, но…

Как раз в это время в нашем филиале случилось ЧП: секретарь парторганизации одного из цехов, он же замначальника этого цеха, человек лет тридцати с небольшим хвостиком… украл из своего сейфа членские партвзносы, а через некоторое время поднял шум, будто кто-то опустошил этот сейф, забрав не только взносы цеховых партийцев, но и его зарплату. Он-то был уверен, что этого никто не видел, ан нет – видели и даже со всеми подробностями.

Случай этот, из ряда вон выходящий, разбирали на парткоме.

Я смотрел на этого молодого человека и никак не мог понять, зачем он позарился на эти, в сущности, гроши.

А он сидел, нога на ногу, смотрел куда-то поверх голов и с презрительной ухмылкой слушал речи возбужденных членов парткома. Он презирал всех нас и ничуть не жалел о содеянном, разве что испытывал досаду, что так глупо попался. На все вопросы отвечал так, как отвечают некоторые мужья своим женам: «Ну, украл… Ну и что? Обстоятельства заставили. Собирался вернуть, когда у меня появятся деньги». И все в этом же роде.

Шумели, спорили, кто больше виноват: преступник или среда, словно речь шла о мальчишке-несмышленыше. Недоуменно пожимали плечами. Но уголовное дело возбуждать не стали, однако из партии все-таки вытурили, рекомендовав отделу кадров вытурить его и с завода.

Но дело спустили на тормозах, то есть уволили с завода бывшего коммуниста по собственному желанию.

Я почему-то уверен, что он, с его-то наглостью, сейчас ворует не какие-то сотни или даже тыщи обесцененных рублей, а миллионы и миллионы долларов, заставляя нас вкалывать на него и ему подобных, отдавая бесплатно год за годом свой труд.

Так и хочется иногда крикнуть во весь голос, задрав вверх голову:

– Эй, Господи! Куда смотришь? – зная, что никакого господа нет ни в облаках, ни в стратосфере, ни на Луне, ни на Солнце. Тем более, нет его и на земле. Но многие веруют. Еще больше – делают вид, что веруют, потому что выгодно, как «верили» в силу партийности, способной устроить карьеру.

Впрочем, я тоже был липовым коммунистом, но вел себя по пословице: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Однако в этом факте (и в себе тоже, и во многих других) я разглядел все признаки загнивания КПСС, политбюро которой с гордостью заявляло, что в рядах партии вот-вот станет 20 миллионов плательщиков партвзносов.

Тема эта так захватила меня, что я – вместо того, чтобы работать над дипломом, – начал писать повесть, назвав ее «Персональное дело» – по следам ЧП, которое разбирали на парткоме. Спохватился, когда до сдачи диплома своему куратору, профессору, преподававшему у нас английскую литературу, осталось чуть больше недели.

Отдавая ему черновик диплома, я подсунул туда несколько глав будущей повести. Или романа. И стал ждать, чем это кончится, нервничая, иногда сожалея, что пошел на такую, мягко говоря, уловку.

В назначенное время я приехал в институт забрать черновик с замечаниями профессора. Через закрытую дверь ординаторской слышно, как мужской голос что-то говорит убедительным голосом.

Я помедлил-помедлил, решил, что эдак простою под дверью неизвестно сколько, приоткрыл, заглянул. Вижу человек десять, в основном – женщины. Среди них и мой профессор… сидит ко мне спиной.

– Разрешите, – произнес я, не переступая порога.

Все обернулись в мою сторону. Профессор оглянулся, затем развернулся вместе со стулом, протянул в мою сторону руку и, словно грозя кому-то, воскликнул:

– Вот посмотрите на этого человека! Внимательно посмотрите! И запомните его! Никто из нас, здесь сидящих, и я в том числе, не умеет так писать, как он! Я имею в виду не только дипломную работу. Он мне подсунул еще и несколько глав из будущего романа. Всего несколько глав, но они произвели на меня такое впечатление, как будто… Уж и не знаю, с кем сравнить. Но уверяю вас: он себя еще покажет!

Я стоял под взглядами множества глаз и чувствовал, как горло мое сжимает что-то вязкое, а глаза вот-вот затянет пелена непрошенных слез.