Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

Где сейчас Генрих? Почему так долго не едет назад? Много ли достанет денег? Не проследили ли за ним? Не арестовали ли?.. Испания кишит шпионами. Недавно даже на исповеди Педро де Суенса так подозрительно расспрашивал Карлоса, когда он только заикнулся о желании получить индульгенцию на совершение греха в будущем.

— Какого греха, возлюбленный сын мой? — спросил его иезуит, пронзая жгучим испытующим взглядом. — Есть грехи, отпущение коих требует особого разрешения самого папы. Какой же грех предполагает совершить ваше высочество?

Карлос сам не заметил, как у него вдруг вырвалось:

— Грех убийства…

Суенса помолчал, потом сказал тихо и вкрадчиво:

— Чистосердечное признание в задуманном может помочь получить разрешение и на этот столь тяжкий грех. Но только полное признание, сын мой, с именами жертвы и сообщников.

Карлос спохватился:

— Вопрос идет о ничтожном сопернике, ваше преподобие… Жизнь его, право, не стоит драгоценного времени его святейшества папы. Забудьте о моих словах!..

Карлос знал, что Суенса вряд ли забудет. Но тайна исповеди? Сказанное должно умереть в сердце исповедующего — таков божественный закон церкви.

Генрих вернулся в Мадрид и привез наличными всего полтораста тысяч дукатов, предполагая дополнить необходимую сумму векселями. Он привез золото спрятанным в тюках с шелковой обивкой, в ящиках с позументами, в штабелях ценного дерева для поделки мебели. На всех заставах он показывал бумагу с подписью инфанта и объяснял, что его высочество принц Астурийский задумал обновить убранство своих покоев.

Карлос встретил друга возбужденный.

Он протянул ему листок:

— Прочти список моих врагов.

Генрих бросил взгляд на бумагу и увидел только одно имя: «Филипп II».

— Что это значит, Карлос?

— Это значит, — быстро говорил инфант, — что я все хорошо обдумал. Бегство сопряжено с большими трудностями, с бесконечными хлопотами, а я хочу разом покончить со всем.

Тогда не надо будет отсюда уезжать, прятаться, искать еще денег… Все совершится само собой. Надо сделать один только шаг… одно короткое движение… и получить сразу все: свободу, трон…

Генрих стоял не шевелясь. Карлос подошел к нему вплотную и прошептал:

— Я ведь давно обдумал это. Но прежде я не решался. А теперь… теперь я другой… Во мне заговорила кровь моего деда — императора. Я сам убью Филиппа. — Он вынул из-за пояса кинжал. — Один удар — и власть в моих руках!

Генрих посмотрел в глаза инфанту — они горели необычайно.

— Власть!.. Власть!.. — шептал Карлос. — Власть, величие, слава и возможность делать все, что придет в голову… О, ты увидишь, на что способен твой «больной инфант»!.. Первое — месть. Месть всем, кто хоть раз осмелился косо посмотреть в мою сторону…

— Постой! — Генрих отвел поднятую руку инфанта. — Все, что ты говоришь сейчас, — бред. Вспомни: мы думали с тобой не о личной мести. Вот уже от второго человека за последнее время я слышу о мести. Я встретил Родриго, гончара из Алькалы. Но он мстит за целый народ, а ты…

Инфант болезненно поморщился.

— Эти люди, — медленно произнес он, — были достойны самого строгого наказания. Из-за их смазливой девчонки чуть не погиб будущий король… Но слава святому Диего — он спас венценосца.

— Что ты говоришь, Карлос, опомнись!..

— Итак, решено, — продолжал инфант, не слушая, — я делаю одно лишь движение — и Филипп перестает существовать…

— А Нидерланды?.. Поход Альбы?..

— О Нидерландах можно будет тоже впоследствии подумать. Прежде всего — корона!

Генрих побледнел.

— Корона!.. Власть!.. Я ненавижу такую власть! Она создает тиранов. И если бы ты, получив ее, стал так же слеп и жесток, как твой отец, я бы пошел и против тебя…

— Что? — Карлос отступил. — Это говоришь мне ты? Ты, кого я удостоил своей дружбой? Так вот в чем твоя помощь!.. Ты думаешь только о Нидерландах! А я для тебя — ничто?.. Изменник! Мне не надо такой лживой любви! Уходи. Ты… ты… Ступай прочь!

Генрих снова посмотрел Карлосу в глаза, потом резко повернулся и, не говоря ни слова, вышел. Карлос зашатался и выронил кинжал. Острый клинок скользнул в раскрытый ящик стола и прорезал мешок с дукатами. Золото потекло из разрезанного мешка, как густая кровь из раны.

— Генрих!.. Я пошутил!.. Вернись, Генрих!..

Генрих не вернулся.

Но он не вернулся и к себе. Выйдя из дворца, он взглянул на соборные часы. В это раннее еще время можно было надеяться найти Рустама на ступеньках Почтового дома, как тот обещал. Чего медлить?.. Все необходимые бумаги — в кармане камзола. С Испанией ничто больше не связывает. А Инесса?.. Сердце Генриха заныло. Но ведь он ее увидит еще раз, пробудет с ней весь этот день и вечер, а ночью уйдет, чтобы с рассветом быть уже за заставой. Надо спешить. Безумный инфант может каждую минуту выдать их планы, и тогда всему конец: и светлым мечтам о помощи родине, и светлым надеждам на счастье, — конец самой жизни… Погибнуть так было бы слишком нелепо.

Он проходил улицу за улицей. Мадрид казался ему большой деревней. То тут, то там мелькали фигуры монахов различных орденов. Белые и черные мантильи женщин прятали быстрые обжигающие взгляды. Широкополые шляпы мужчин бросали тень на серьезные бритые лица. Окруженный свитой, изредка проходил, медленно и важно знатный господин, — для него час был еще неурочный. Легким шагом пробегали рослые негры, неся разукрашенные носилки. На углу, под навесом венты, как райская птица, с тугою косичкой и в короткой, шитой золотом куртке под красным плащом сидел среди своих почитателей матадор [35] Матадор — главный боец в бое быков, любимом зрелище испанцев, наносящий быку смертельный удар шпагой или кинжалом. . Несколько всадников на кровных арабских лошадях проскакало мимо, чуть не раздавив полуголых загорелых мальчишек, игравших посреди улицы. Дети с визгом разлетелись во все стороны. Вереница тяжело нагруженных мулов и ослов оставила после себя пыльное облако.

Генрих держался ближе к порталам недавно выстроенных дворцов и в тени редких деревьев. Он шел и думал опять о том, что, в сущности, за эти годы так и не увидел всей Испании. Весь юг, всю цветущую прелесть мавританской Испании он знает лишь по рассказам Рустама.

Генрих заметил друга издали. Стройный, высокий, закутанный в испанскую капу — плащ, защищающий и от холода и от зноя, — он был готов в путь хоть сейчас. Молча пожали они друг другу руки и молча пошли вместе, как будто только вчера сговорились встретиться.

Девушка молчала, но глаза ее говорили больше, чем решилась бы сказать она сама. Марикитта вытирала слезы и бормотала:

— Рустам… Рустам… Святая Мадонна! Я, будто путник в безводной пустыне, услышала голос ручья… Думала, позабылось детство, а ты всколыхнул вновь… Рустам… Я имела бы такого внука, как ты!