Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

Рустам улыбался.

— Пойдем, пойдем, Рустам, ко мне… Да благословит тебя Святая Дева, — ты расскажешь мне о моем народе…

Они ушли. Генрих привлек Инессу к себе.

— Уезжаешь? Совсем? — прошептала Инесса.

— Сегодня ночью.

— Ничего… ничего… Так надо. Я понимаю… — Она спрятала голову у него на груди. — Я все понимаю, но мне трудно.

Помолчав некоторое время, она уже спокойно продолжала:

— Дядя с тетей в саду. Мы окапывали кусты жасмина. Будущей весной они зацветут еще пышнее. Может быть, к тому времени мы снова увидимся?.. Правда?

Он не мог говорить, только кивнул ей в ответ и крепче сжал руки. Инесса засмеялась:

— А я забыла, что я вся в земле и могу тебя испачкать. — Она показала свои руки, чуть не по локоть измазанные землей. — Я сейчас вернусь. Иди к нашему кипарису. Я скажу дяде и тете.

Инесса убежала, а Генрих прошел в патио, к скамье под кипарисом.

Переодетый в платье ремесленника, с кожаным дорожным мешком за спиной, Генрих прощался с семьей Швенди:

— Благодарю вас за все. За себя, за родину… За счастье, которое я нашел под вашей кровлей… Мы с Рустамом готовы в путь.

Марикитта заплакала. Мохнатый Лассарильо, вертевшийся под ногами, жалобно заскулил.

— Полно, старушка, — обняла служанку Инесса. — Молчи, мой глупый Лассарильо! Они вернутся весной, или мы сами поедем к ним.

Швенди стоял, положив руки на плечи Генриха.

— Мы приедем раньше весны. Мне уже тоже невмоготу дышать воздухом Сьерры-Гвадарамы. Но я здесь еще нужен. Без вас, ван Гааль, и без меня прервется связь Мадрида с Оранским. А теперь она необходима больше чем когда-либо. Послы не вернутся на родину и не расскажут истины. Уста Бергена засыпаны землей Испании. А стены темницы Монтаньи крепки. Вам вручается ныне их скорбная обязанность уведомить защитников Нидерландов об истинных намерениях короля.

Генрих скинул мешок и в последний раз проверил его содержимое. Под едой, заботливо собранной Марикиттой, лежали бумаги, письма и деньги. В отдельном кошельке были дублоны Монтиньи, которые он успел отдать Швенди для передачи жене.

Лицо сеньоры Марии было залито слезами. Взяв мужа за руку, она прошептала:

— А что они будут делать, если не застанут знакомого тебе шкипера-фрисландца?.. Он может быть в отъезде. Кто переправит их тогда морем?

— Тот, кто всегда помогает правому делу, тетя, — произнесла своим ясным голосом Инесса. — Не смущай их в минуту прощания.

Генрих взял ее руку. Как он был благодарен ей за мужество, которое она вливала в его душу, за уверенность в удаче! Свободной рукой девушка откинула локоны и сняла с шеи тоненькую цепочку:

— Наденьте ее, Генрих, как память обо мне. Когда вы уезжали в первый раз, я срезала ветку старого кипариса и отдала выточить из нее крест. От него долго еще будет исходить благоухание милого дерева…

Она надела на Генриха цепочку и спрятала крест за ворот его холщовой рубашки. Марикитта всплеснула руками и бросилась в кухню.

Вернулась Марикитта, бережно неся на ладони маленькую коралловую ручку с двумя вытянутыми, как рожки, пальцами — старый мавританский амулет от всех несчастий. Она передала Рустаму свой подарок. Рустам был смущен. Черные пламенные глаза его под тонкими дугами бровей были влажны.

— Пора, — сказал наконец Швенди.

— Пора… — как эхо, повторил Генрих.

— Пора… — прошептала Инесса.

Сеньора Мария отворила дверь.

— Уже ночь, — сказала она. — И какая луна! Совсем как в тот день, когда вы, Генрих, посетили нас впервые… — Голос ее оборвался и замер в наступившей тишине.

Откуда-то издалека раздались звуки гитары. Кто-то пел серенаду.

«Счастливец!.. — пронеслось в голове у Генриха. — Он останется подле своей возлюбленной. Ему не придется рвать сердце на части…»

Тень от высокого забора поглотила его и Рустама. Дверь захлопнулась.

Луна все еще обливала дом Швенди голубым сиянием. Было тихо. Только черный мохнатый Лассарильо жалобно повизгивал, лежа на ковре около постели Инессы. Он один знал — люди ошибались, думая, что Инесса спит. Назойливая серенада за окном давно замолкла, а Инесса все еще плакала беззвучными слезами.

Старая Марикитта совсем не ложилась. Скорчившись на камышовой циновке у потухающих углей очага, она молилась, путая давно забытые мусульманские молитвы с католическими…

Беглецам не повезло с первых же шагов. Они не застали шкипера-фрисландца, к которому их направил Швенди. Сеньора Мария угадала — он уехал с торговым судном в Португалию.

Рустам предлагал пройти весь путь пешком по берегу Франции под видом пилигримов. Но Генрих не доверял французским властям, а главное — торопился как можно скорее оставить Испанию. До Бискайи дошел слух, что король арестовал сына. Особая комиссия во главе с великим инквизитором начала строгое дознание…

— Бежать… Бежать во что бы то ни стало!.. — твердил он.

Им удалось наконец сговориться с одним незнакомым купцом, ехавшим в родной Брабант. Но в назначенный для отъезда день перепуганный купец объявил, что ни за что на свете не вернется теперь домой. Там виселица, топор и конфискация имущества ждут всякого, кто владеет хоть сотней гульденов.

— Я только что получил письмо, где мне сообщают, что после учреждения герцогом Альбой «Совета по поводу беспорядков» [36] «Совет по поводу беспорядков», или «Кровавый совет», как прозвал его нидерландский народ, — чрезвычайный суд по делам ереси и государственной измены. Он карал немедленной смертью и конфискацией имущества всех обвиненных в мятеже, иконоборстве, подписании любого прошения против новых епископов, инквизиции и т. д. Под статью 18 «Кровавого совета» можно было подвести каждого нидерландца. за три месяца казнено тысяча восемьсот человек. И правый и виноватый, и папист и кальвинист — каждый чувствует, что голова непрочно сидит у него на плечах. А все дело в деньгах!

Купец зашептал еще тише:

— Говорят, герцог поклялся доставлять из Провинций ежегодно пятьсот тысяч дукатов. Зачем же, ваши милости, я поеду теперь на родину, когда все, кто только может, бегут оттуда, как из зачумленного места?.. Кто бежит, как и раньше, за границу, а кто совсем отчаялся — в леса или на суда к «морским нищим». И убежать-то, как пишут, не так легко: всем носильщикам, судовщикам, извозчикам под страхом самых тяжелых взысканий запрещено помогать беглецам…

— Надо бороться против произвола, а не прятаться, — попробовал было уговорить его Генрих.

— Что вы, что вы, ваша милость! Я — истинный католик, а церковь велит подчиняться властям, ибо власти — наши земные боги, подобно Богу небесному, который…

Беглецы поспешили уйти подальше от «истинного католика», который мог, пожалуй, выдать их.