Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Фанни отпустила Натаниэля побегать и, свернув в сад, поискала, где бы присесть. Ее привлекли защищенные монашеские кабинки в северной стене, которые укрывали от ветра и пропускали теплые солнечные лучи. Она выбрала ту, что находилась ближе к центру, уселась и прислонилась к каменной стене. Ощущение было поистине замечательное. Перед ней, через монастырь, вздымался в синее небо каменный треугольник – внушительная торцевая стена бывшей трапезной. Внутри были спутники Фанни. Не раздавалось ни звука. Натаниэль тоже куда-то пропал. Она глубоко вздохнула и ненадолго закрыла глаза, подставив лицо солнцу.

Почему ей так хорошо? Она подумала, что знает. Сказала себе, что не настолько глупа, чтобы вообразить, будто симпатия к ней мистера Мартелла – она была в ней уверена – повлечет за собой нечто большее. Мистер Мартелл, и в этом не приходилось сомневаться, мог выбрать едва ли не любую юную леди в Англии. Но все равно было очень приятно видеть его восхищение тем, что она могла предложить: ее родословной, умом, деликатным юмором. У нее не было опыта общения с мужчинами, однако первый, с кем она познакомилась, и один из самых достойных оценил ее и испытал к ней влечение. Это породило удивительно приятное чувство уверенности. Вот почему, решила она, ей так спокойно и хорошо.

Но даже это было не все. Нет, ее чувство порождалось чем-то еще более простым. Тем, что она ощутила, когда шла и смеялась с мистером Мартеллом, и у нее ушло несколько минут на понимание, откуда оно взялось.

Ей было легко в его обществе. Вот ответ. Ей в жизни не было так уютно. Это чувство придавало ей странную легкость. Ей искренне показалось, будто она вошла в мир, где не стало боли.

Улыбнувшись себе, Фанни бездумно вынула деревянный крестик, который часто носила, и ощупала еле различимую старинную резьбу. Она просидела еще несколько минут, наслаждаясь мирной тишиной аббатства.

Вскоре вернулся Натаниэль и, довольный, пристроился рядом.

– Что это? – спросил он, заметив кедровый крестик.

– Крест. Бабушкин. Думаю, он очень старый.

Тот изучил его и серьезно кивнул.

– Выглядит старым, – согласился он и прислонился спиной к стене, проверяя, удобно ли сидеть. Удовлетворившись, принялся шарить глазами по аркадам. – Вам здесь нравится? – спросил он и, когда она ответила утвердительно, сказал, что и ему тоже.

Они просидели еще пару минут, а затем Натаниэль показал на стену за спиной Фанни. Та оглянулась, посмотрела и секунду не могла понять, что он увидел, но потом заметила букву «А», кем-то выцарапанную на камне. Очень маленькую, аккуратную, выполненную похожим на готический шрифтом, словно давным-давно ее начертал какой-то монах. Фанни улыбнулась. Буква «А», оставленная на камне, – крохотное свидетельство о жизни, сгинувшей глубоко под землей.

– Вот удивился бы монах, который это вырезал, если это был монах, увидев нас сидящими в его монастыре, – заметила Фанни. – И вряд ли обрадовался бы, это уж точно, – добавила она с улыбкой.

Поэтому было жаль, что брат Адам не мог явиться и возразить своим потомкам, что он, наоборот, был бы очень рад.

Через минуту подошел мистер Гилпин сказать им, что они собираются осмотреть веревочную фабрику, а потом спустятся в Баклерс-Хард на судостроительную верфь.

Медленно, очень медленно продвигалось вперед огромное дерево. Медленно шесть могучих ломовых лошадей, запряженных цугом, натягивали цепи, а большущая подвода скрипела и кренилась под тяжестью груза. Дуб везли к морю.

Пакл вздохнул. Что он натворил?

В день встречи с Гроклтоном он правильно определил ценность раскидистого дуба у Камня Руфуса. Обычно деревья валили зимой, а транспортировали летом, когда подсыхала и твердела почва. Но мистер Адамс почему-то разрешил срубить это дерево позднее. И вот подстриженного брата оставили жить еще век-другой, а этого великолепного сына древнего чудотворного дуба свалили острыми топорами, которые врубались в двухсотлетнюю кору, пока он, недалеко от места, где когда-то рос его отец, не опрокинулся в листья и мох лесного ложа.

Поваленный дуб распилили на три части. Сначала быстро обрубили крупные ветви и верхушку, негодные для кораблестроения, а заодно и сучья на хворост. Затем разделили главную часть, могучий ствол, на большие сегменты, которым предстояло пойти на корабельный корпус, после чего остались еще важные узлы – кницы, или так называемые колена, откуда из ствола вырастали ветви; эти кницы пойдут для скрепления между собой элементов корпуса корабля. Была и четвертая часть, кора, которую иные лесопромышленники сдирали и продавали дубильщикам. Но мистер Адамс никогда бы такого не разрешил, и большие дубы поступали в Баклерс-Хард с нетронутой корой.

Теперь обмотанную цепями и закрепленную на месте главную часть огромного ствола – самую широкую, или комель, – влекли через Нью-Форест на верфь, где ее выдержат пару лет перед использованием. Для изготовления большого форштевня и ахтерштевня нужно было дерево обхватом как минимум в десять футов. Такое большое, как это, давало четыре лода, или тонны, древесины. В морском бою применялось свыше двух тысяч лодов – около сорока акров дубовой рощи. Поэтому топоры дровосеков не переставали трудиться, вырубая древние дубы, и древесина тянулась из Нью-Фореста к морю, словно его многочисленные реки и ручьи.

Сейчас дерево завершало свое сухопутное странствие, и Пакл, шагавший вровень с головной лошадью, смотрел вниз на Баклерс-Хард.

Что же он наделал? Сегодняшнее утро почему-то особенно обострило осознание ужаса случившегося, который нахлынул, как волна. Глядя на два ряда домиков из красного кирпича, он был готов расплакаться. Он все это собирался бросить – все, что любил.

Баклерс-Хард стал ему домом. Сколько лет он строил здесь деревянные корабли? Сколько лет спускался по реке в укромное место, куда люгеры доставляли бочонки лучшего бренди, и отвозил драгоценный груз в Баклерс-Хард, в лавку сапожника, из потайного погреба которого бутылки тайно переправлялись в особняки на востоке Нью-Фореста? Сколько раз в необычное время проходил мимо хозяина, мистера Адамса, и его друзей с верфи, и даже, если на то пошло, мимо мистера Адамса молодого, викария из Бьюли, и всегда оставался незамеченным?

Поскольку мистер Адамс руководился простым правилом. Он ничего не видел. Никакой контрабанды, оседающей в Баклерс-Харде. Если у сапожника был погреб, то товары прибывали и расходились после наступления темноты. Если у него на пороге появлялась бутылка прекраснейшего бренди, то он не спрашивал откуда. И пока выполнялись эти требования, объем того, что он не видел, поражал. Когда бы Пакл ни опоздал после крупного дела на другом краю Королевского леса, а иногда он пропадал на весь день, мистер Адамс всегда был готов присягнуть, что Пакл все это время трудился на верфи, и платил ему соответственно.