Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Подошла свекровь, оживленная, нарумяненная, раскрасневшаяся еще и от приятного разговора с Анной Ивановной.

— Натали, — обратилась она к невестке, — нам пора, визит окончен…

— Позвольте мне проводить вас, — галантно склонился перед нею Рундсброк.

— О, с удовольствием, — откликнулась Екатерина Михайловна, в восторге от того, что такой светский щеголь сможет подсадить их в экипаж и все гости будут наблюдать эту изящную картину…

— Прошу вас, — снова склонился он перед Натали, — обопритесь о мою руку…

Она встала, ноги почти не держали ее, но пальцы ее едва коснулись его локтя.

И какое же волнение, какой трепет пробежал по всему ее телу!

Она шла с ним мимо разряженных и блистающих бриллиантами гостей, никого и ничего не видя. Он галантно подсадил свекровь и ее в экипаж, приветливо наклонился в поклоне, улыбаясь всеми своими жемчужно блестевшими зубами, и свекровь была вынуждена пригласить его бывать у них в доме.

— Приходите запросто, — улыбнулась она, очарованная манерами, светскостью и красотой молодого щеголя.

— О, с удовольствием, — улыбнулся он еще раз, — только вот уж дел у меня слишком, так что не обессудьте, если загляну лишь на пару минуточек…

Они еще поулыбались друг другу, экипаж тронулся, а он все стоял перед крыльцом, высокий, статный красавец…

Надо же, еще поусмехался в душе Рундсброк, выскочила замуж за генерала вдвое старше ее, разбогатела, приобрела скверную привычку говорить презрительным и холодным тоном… Но как хороша, как стройна, какие выразительные глаза, как белоснежна кожа, какая точеная шейка! Хороша, думал он, глядя вслед щегольскому экипажу с ливрейным лакеем на запятках.

Натали со свекровью заезжали еще к каким-то родственникам, знакомым, везде мило беседовали, но для Натали все еще не прошел весь ужас ее первого свидания с тем, что обещал приехать и не приехал тогда, в деревне. Даже не мог вспомнить, как называется моя деревня, со злобой думала она, но не могла отогнать от себя его образ, лощеное красивое лицо с хохолком над высоким чистым лбом и яркими плотоядными губами, и светские его манеры заставляли ее холодеть.

Она словно в полузабытье знакомилась с какими-то дальними и богатыми родственниками, не запоминала лиц и фамилий, держалась внешне спокойно, а сама мечтала только о том, что придет домой, бросится перед образом Спасителя и откроет ему душу…

Они вернулись перед самым ужином. У Михаила Александровича, как всегда, было много гостей в его кабинете, оттуда шли громкие голоса, то и дело пробегали слуги с подносами, уставленными кувшинчиками с наливкой и настойкой, но Наталья Дмитриевна поскорее прошла и бросилась на колени перед распятием…

Она хотела молиться, но слова молитв не шли из ее уст, а вместо страдающего Христа видела она его лицо, лицо Рундсброка…

Молва о красоте Натальи Дмитриевны, ее исполненных величавой холодности манерах, ее прекрасном французском и остроумных замечаниях скоро распространилась по всей Москве. Посыпались приглашения на балы, где она блистала своей изящной манерой танцевать, на обеды и ужины, спектакли и концерты. Не проходило ни одного сколько-нибудь выдающегося сборища, куда бы не была приглашена Наталья Дмитриевна с мужем-генералом.

Но Михаил Александрович уклонялся от выездов, ему претила пустота и ловкая болтовня ни о чем, сплетни и досужие разговоры, и чаще всего Натали выезжала со свекровью, польщенной вниманием знатных и богатых семейств города.

Натали льстили, восторгались ее красотой, составился целый кружок ее поклонников, осыпавших ее комплиментами, цветами и подарками.

И где бы она ни появлялась, всегда и везде видела она Рундсброка, внимательно и спокойно разглядывавшего ее, говорившего ей едва несколько слов, но устремлявшего на нее свои выразительные глаза, в которых читала Натали восторженную любовь…

Теперь он любил ее, он преследовал ее своими взглядами, от которых трепетало все ее существо, ухаживал за ее свекровью, и она отвечала ему ласковыми словами.

Сидя за чайным столом, Наталья Дмитриевна вглядывалась в усталое, словно бы потухшее лицо своего мужа и с горечью думала о том, как несправедлива жизнь. Пустому фату, щеголю дает она красоту и возможность возбуждать желания и стремление принадлежать ему, а доброму и простому, щедрому и спокойному не дает и десятой доли тех достоинств, которыми обладает пустой и никчемный человек. И удивлялась себе, почему не испытывает она трепета от прикосновений Михаила Александровича, не испытывает и десятой доли тех чувств, которые вызывает в ней один только взгляд Рундсброка…

— Я давно и страстно хочу высказать вам свои чувства, — шепнул ей однажды Рундсброк, танцуя с ней, — вы держитесь со мною холодно, но я ведь знаю, вы любите меня…

Она вспыхнула, как всегда, трепет и волнение захлестнули ее, но она гордо вскинула голову и презрительно улыбнулась:

— Пустые слова ваши…

— О нет, я выскажу вам все свои чувства, — настаивал он.

Она пожала плечами и унеслась в танце с другим кавалером.

Со страхом и волнением ждала она, когда он приедет к ней в дом, когда заговорит о своей любви, ужасалась, что не сможет устоять перед его вкрадчивым голосом, его такими пухлыми и твердыми губами, не сумеет воспротивиться его ухаживанию.

Утром за завтраком ей стало дурно. Тошнота подступила к горлу, и она не сразу сообразила, что это за тошнота. Она схватилась за салфетку и выбежала из столовой.

Екатерина Михайловна и Михаил Александрович переглянулись.

— И слава тебе Господи, — перекрестилась свекровь…

А Михаил Александрович прошел на половину жены. Она лежала на кушетке, вся слабая и истомленная рвотой, бледная и дрожащая.

— Должно быть, что-то съела плохое, — пожаловалась она мужу.

— Вероятно, — ответил он таким веселым голосом, что она с недоумением взглянула на него. — Но, — продолжал он, — вполне возможно, что у нас появится наследник…

Наталья в ужасе вскочила с кушетки. Как это, разве это так бывает — никто и никогда не беседовал с ней о таких материях…

— Успокойся, успокойся. Может быть, и действительно что-то съела нехорошее…

Но через некоторое время она и сама почувствовала толчки и шевеления внутри себя и с изумлением, страхом и благоговением прислушивалась к себе. Она будет матерью?

И странно, когда приехал Рундсброк, она встретила его визит так спокойно, как будто и не была охвачена лихорадкой во все свои встречи с ним.

Он присел в кресло, вытянул длинные ноги в полосатых панталонах и блестящих лаковых башмаках и заговорил вкрадчиво и весело:

— Вы уже давно подумали и решили, что не стоит терять такого удобного случая. Вы меня любите, я вижу это по вашим глазам, вы удивительная красавица, я влюбился в вас с одного взгляда. Прошу вас, дайте мне вашу руку, мое сердце исходит от любви и нежности…