Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

— Но ты же не думал, ты запретил…

— Но я согласился на переворот, это и был приговор отцу…

Им снова припомнилась та страшная ночь. Они сидели поникшие, усталые от этого тяжелого разговора…

— Я понимаю тебя, — наконец прошептала она, — я смогу помочь тебе хотя бы в этом…

— Спасибо, Лиза, — грустно улыбнулся он, — я и не ожидал другого ответа. Труднее мне будет с Волконским.

Она не удержалась, все-таки взрыднула…

— И потом, — вдруг по-деловому заговорил он, — я очень сильно подозреваю, что меня немножко отравили, — он попытался улыбкой смягчить жестокость своих слов.

Она снова подняла голову, пораженная.

— Да, тот стакан сиропа явно был испорчен — я рассказывал тебе, как выпил в Бахчисарае стакан сиропа. Федоров, камердинер, подал…

— Нет, нет, — суматошно заговорила она, — и зачем?

— Но я слег после Бахчисарая, — твердо сказал он, — когда-нибудь они отравят меня, никогда дворянство не простит мне конституции…

— Но ведь никто не знает о ней, в такой тайне она готовилась…

— Тайное всегда выплывает на свет в самый неподходящий момент. И моя речь на польском сейме взбудоражила всех…

Она опять умолкла, словно придавленная тяжестью его слов.

— Меня будут звать Федором Кузьмичом, — печально сказал он, — будь добра к бедному нищему…

— Куда ты пойдешь? — вскинулась она.

— Еще не знаю, но скорей всего в Саровский монастырь. Говорят, там есть подвижник, мудрый старец Серафим. И он только что вышел из затвора…

— Что это — затвор? — спросила она. Она столько лет прожила в России и так и не научилась отличать одну от другой церковные службы…

— Много лет провел в затворничестве — никого не видел, ни с кем не говорил, молился и слушал голос Бога…

— Помолись и за меня, — улыбнулась она светло, уже примиренная с его очередной причудой…

Разговор с Волконским был значительно тяжелее — Александр и императрица были крепко связаны той страшной ночью, оба пережили много горя и потерь, им было легко понять друг друга. Князь Волконский не понимал…

Однако и он понял после признаний императора, что это не шутка, что император и в самом деле решил уйти в монастырь, но уйти так, чтобы никто, ни одна живая душа не знала об этом…

Адъютант ужасался в душе, но был подавлен величием поступка Александра. Действительно, благословен, коли вот так, скрытно от целого мира решил искать истину, жить по-божески, из самого первого стать на земле самым последним…

В последнюю ночь Волконский перебрался на место Виллие возле самой опочивальни государя. Вдвоем с врачом Тарасовым, которому государь также открыл свой план, они внесли умершего Федора Кузьмича…

Известие о смерти Александра полетело в Петербург. Но прежде его послал генерал Дибич в Варшаву. Никто не знал, что Константин отказался от престола, никто не подозревал о трех запечатанных пакетах, которые подготовил Александр до своей поездки в Таганрог. Потому Дибич и спросил у императрицы — кому направлять пакет с извещением о кончине государя.

— Конечно, в Варшаву, — ответила она.

Даже она не знала о трех пакетах, даже ей Александр не сообщил, что уже давно было решено между членами семьи — им, Александром, Константином и матерью — Марией Федоровной. Николаю сообщили об этом, чтобы он был готов занять престол в нужную минуту, но на руках у него не было ни формального отречения Константина по всей форме, ни акта о назначении престолонаследником его, Николая. Он страстно желал занять престол, но боялся, что это не сбудется, и тайна эта угнетала его.

По всем российским законам, а закон о престолонаследии принял еще Павел, когда вступил на российский престол, престол наследовался старшим сыном монарха, за смертью его — вторым сыном и так далее. Своим законом Павел остановил кровавую череду дворцовых переворотов, которыми был полон век восемнадцатый. Но глубокая тайна, которой окутал Александр свой уход и свое завещание, сыграли с Россией злую шутку — разразилось восстание декабристов…

Ранним утром из Таганрога вышел высокий сутуловатый человек в добротном армяке и старой шапке, с котомкой за плечами и кружкой на груди — на сбор церкви.

Он был немного туг на ухо, близоруко щурил большие голубые глаза, лоб его был высок и величествен, а руки аристократически малы.

Федор Кузьмич, родства не помнящий, вышел на дорогу к Саровской пустыни.

Первым известие о кончине Александра Первого получил великий князь Константин Павлович, бывший в то время царским наместником в Варшаве. Ему и адресовались Дибич и Волконский, прося распоряжений и приказов.

Константин прочитал пакеты, всем своим видом выразил суровое отчуждение, заперся с младшим братом Михаилом, бывшим при нем, и приказал никого не допускать к нему. Что было в мыслях их, никто не знает, и только Иоанна Грудьзинская, его морганатическая жена и единственная из женщин, умевшая успокоить вспышки припадков Константина, ласково утешала его.

— Они задушат меня, как задушили отца, — только и повторял Константин, — и почему прислали мне все пакеты — я давно объявил, что не желаю торчать на их сраном троне…

Михаил утешал, как мог, брата, выражал непритворную скорбь и по поводу смерти старшего в их семье и повторял:

— Вы должны прислать в Петербург официальное отречение или поехать туда, чтобы по всей форме сделать абдикацию…

Но Константин только грубо ругался, отправляя брата туда, куда Макар телят не гонял, и не желал ничего ни слышать, ни писать, ни делать…

Долго уговаривал его Михаил, но так ничего и не добился. В конце концов Константин черкнул пару строк, весьма грубых и недвусмысленных, отказываясь и ехать в Петербург, и вступать на трон…

24 ноября курьер привез запечатанные пакеты и в Петербург. Николай проводил в это время веселый праздник — у его детей собрались гости, и он радовался, как ребенок, заставляя их играть в фанты и ручейки, а потом и в военные игры, которые так любил сам, будучи ребенком.

Камердинер тихо вошел в комнату и неслышно приблизился к Николаю:

— Граф Милорадович, ваше сиятельство, — тихонько шепнул он, — просит спешно принять…

Николай выпрямился, одернул свой военный мундир без всяких знаков различия и выскочил в приемную.

Милорадович большими шагами расхаживал по громадному приемному залу. В Аничковом дворце все залы были громадны и высоки, двухсветны, и таких комнатушек, как в Зимнем, здесь не было никогда. Высокая фигура генерал-губернатора столицы в громадной высоте зала казалась совсем маленькой…