Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Николай держался твердо, но душа его была неспокойна. Он знал, что не все пройдет гладко, и в душе молился, чтобы не пришлось ему употребить силу…

Первой тревожной вести не удивились. Командир гвардейской артиллерии генерал Сухозанет бегом пробежал через все лестницы и переходы дворца и с мрачным, нахмуренным, тревожным лицом предстал перед императором.

— В некоторых частях ропот и сомнение, — тревожно доложил он.

— Брат, — обратился Николай к только что прибывшему во дворец Михаилу Павловичу, — прошу тебя, поезжай, успокой артиллеристов…

Михаил только взглянул на Николая, досадливо поморщился, как от зубной боли, но не решился протестовать и спешно вышел из залы.

И тут по лестнице круто взбежал взволнованный и смущенный командир гвардейского корпуса Нейгардт. По его лицу Николай сразу понял, что произошло самое страшное — и действительно, Нейгардт сообщил, что Московский полк идет на Сенатскую площадь, не слушая командиров. Он опередил его всего на несколько минут…

Николай понял, что мятеж начался…

Мятежный полк приближался ко дворцу, а в его распоряжении не было ничего, что можно было бы ему противопоставить.

Император спустился по Салтыковской лестнице дворца, быстро прошел на главную гауптвахту, где стояла на страже дворца егерская рота Финляндского полка, и, появившись перед солдатами, зычно и громко крикнул:

— Ребята! Московские шалят! Не перенимать у них и свое дело делать молодцами…

Внутри у него все дрожало от ужаса, но он поборол себя, голос прозвучал бодро и командирски. Солдаты быстро построились и пошли следом за императором.

Он вышел на дворцовую площадь, проследовал за дворцовые ворота, солдаты стройно шагали следом…

Солнце опять спряталось за пелену клочковатых туч, но мороз стоял некрепкий, хотя северный ветер с Невы пробирал до костей. Изредка клоками спускался над площадью и Сенатом синеватый туман, и все происходящее казалось Николаю нереальным, как будто совершалось в странном сне.

Подскочил к Николаю граф Милорадович и отрывисто бросил:

— Дело плохо. Они идут к Сенату…

Он всмотрелся в плотно стиснутые губы Николая, в его бесцветные глаза, как будто побеленные на мертвенно-бледном лице, и тихо добавил:

— Я поговорю с ними…

Николай молча кивнул головой.

Милорадович ускакал, а Николай сосредоточенно думал, что могла значить горстка его солдат — всего одна рота — против целого полка? Да они сомнут и раздавят, как скорлупку, новое царствование.

— Приготовить карету для императорской семьи, — бросил он подбежавшему адъютанту. В случае атаки можно было ускакать в Царское Село и оттуда руководить подавлением мятежа…

Между тем солдат егерской роты окружила огромная толпа народа. Зеваки, любопытствующие событий, столпились вокруг и не расходились, несмотря на зычные крики полицейских.

Надо было выиграть время до подхода свежих сил и подкреплений. И вдохновение пришло к Николаю. Он встал перед толпой и громким, зычным голосом спросил, читали ли манифест. Ответом ему было отрицание. Да и где и когда могли бы петербургские обыватели увидеть и услышать манифест, когда только прочитан он был в войсках.

Николай протянул руку, и адъютант услужливо вложил в его руку бумаги с манифестом и отречением Константина. Из толпы подали ему еще один экземпляр.

Сильным звучным голосом стал читать Николай свой манифест. Он останавливался на каждом предложении и пересказывал своими словами то, что было написано громоздко и официально. Он старался толковать каждое слово. Толпа внимательно слушала нового самодержца…

Сбоку к нему приблизился командир первого батальона Преображенского полка и доложил о прибытии солдат.

Николай сам взял командование, построил батальон в боевой порядок и медленно повел его к углу Адмиралтейского бульвара. Здесь он приказал еще раз перестроиться, зарядить ружья и пошел впереди солдат к Сенатской площади…

Го, что он увидел, устрашило его, вздернуло все его нервы. На другом конце площади стояло каре Московского полка.

— Кавелин, — отрывисто бросил он, — срочно в Аничков дворец, перевезти всю семью в Зимний и быть готовыми к отъезду в Царское…

— Перовский, — круто обернулся он к другому адъютанту, — срочно в конную гвардию, выезжать ко дворцу…

Граф Милорадович что-то кричал солдатам, конь его волновался под ним, и слова долетали отрывисто и сухо… Щелкнул выстрел, шляпа слетела с Милорадовича, а сам он склонился набок. Сопровождающие поспешно унесли раненого…

Николай молча ждал, чем закончатся переговоры. Флигель-адъютант Голицын подскакал с известием, что граф Милорадович смертельно ранен, какой-то штатский выстрелил в него…

Николай ждал. С горстью своих солдат он знал, что броситься в атаку — безумие, и ждал, когда каре перестроится и начнет действовать. Солдаты мерзли в одних мундирах, и команда старшего могла бросить их в бой каждую минуту. Но каре все стояло, и Николай начал недоумевать, что ж это за военные, если не могут сообразить, как выгодна для них такая позиция, зная, что у царя нет сил, что войска не подошли и он, в сущности, просто мишень для стрелков…

Но каре стояло и стояло на морозе, блистая четким построением и не двигаясь с места. Чего они ждали, чего они ждут?

Прискакала на площадь конная гвардия под водительством Алексея Орлова, подошел еще один батальон Преображенского полка, затем силы начали прибывать и прибывать — подскакали кавалергарды Кавалергардского полка, два эскадрона Конногвардейского полка и еще два батальона Измайловского.

Но он видел, что и к восставшим подходят новые силы. Видел по мундирам лейб-гренадеров, видел гвардейский Морской экипаж.

Каре все стояло вокруг памятника Петру Великому.

Вызвался для переговоров генерал Воинов. Но по нему дали залп, и он едва унес ноги.

— Коня! — рявкнул Николай, лихо вскочил в седло и помчался к мятежникам, даже не оглянувшись, чтобы увидеть, следует ли за ним свита.

Порыв ветра донес до него громовое:

— Константину, ура! Конституции, ура!

И под этот громовой крик каре дало залп. Пули просвистели через голову Николая. Он оглянулся. Свита следовала за ним, но никого не ранило. И тут из-за забора полетели в царя и свиту поленья.

Николай вернулся ко дворцу. Самые ужасные мысли приходили ему в голову — если чернь Петербурга примкнет к мятежникам, ему не сдобровать.

Надо было решаться на атаку. Вперед пошла конница. Но это не принесло успеха. Лошади скользили по гололедице, палаши оказались не отпущенными, и первый же залп вывел из строя многих конногвардейцев. Пришлось остановить атаку и вернуться под прикрытие дворца. И снова он бросил в атаку теперь уже кавалергардов. И эта атака успеха не имела…