Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

Автобус действительно опытный. Мужику за пятьдесят, не пьет, не курит, спортом занимается, крепкий не по годам. Всю жизнь баранку крутил, служил еще в Советской армии, в автобате на Кушке, в учебке, где готовили водил для Афгана, был там инструктором. У нас в отряде все знали: если везет Автобус, то машина не сломается, в дороге не потеряемся, в яме не застрянем. В сравнении с ним другие водилы — аматоры, хотя Автобус их, конечно, поднатаскал. Вот и отрядил его майор Буряк-редиска в голову колонны вместе с кандидатом экономических наук Академиком в расчете на сплав практики и теории, мастерства и науки — дорогу угадывать. И надо сказать, не прогадал в итоге. Хотя, если честно, думали, все, конец нам: два кольца, два конца, а посередине гвоздик. В гробик. И самое обидное: ни позвонить, ни эсэмэс отправить домой — третьи сутки телефоны не работают, связь глушат плотно.

Академику даже в кабине «шишарика» тесно, он ростом за метр девяносто, высокий жилистый парень, руки-ноги длинные, ладони с лопату, ему бы в волейбол играть или плаванием заниматься. На Грушевского, говорят, зимой был одним из лучших метателей коктейля Молотова по «Беркуту». Очень трудно представить его пишущим диссертацию, но, однако же — кандидат наук, действующий преподаватель вуза, хотя студенты его вряд ли любят — слишком правильный и взяток наверняка не берет. О чем говорить, если он даже на заставу белую подшиву для воротничка взял: мол, по уставу положено. Дисциплинированный до тошноты, но и выносливый, как черт, может по трое суток подряд в «секрете» сидеть и, главное, не бухает. Что за человек?! Хотя, если честно, на таких, как Академик и Автобус, да Серега Кабан, да еще десятка полтора-два, вся служба и держится, не в обиду другим сказано. Не потому что смелее или лучше, просто более подготовленными оказались к внештатным ситуациям и устойчивее к рутине и алкоголю.

Двинулись: четыре «газ-66», два «уаза», одна бэха. Направление вроде бы понятно — Иловайск—Кутейниково, но по какой дороге конкретно ехать, большой вопрос.

— Мне Ашот рассказал все достаточно подробно, — говорит Автобус, — я с ним еще вчера эту тему перетер. Я понял, конечно, но не все запомнил.

— Разберемся.

Только выехали из Амвросиевки, как начали крыть минометами. Не то чтобы очень близко, но и не очень далеко. Поехали на Кутейниково, и по всей трассе, около 30 км, где шли вчера и позавчера наши колонны — все выжжено, то тут то там трупы бойцов: то голова, то рука, то гора кишок. Скорее всего, что разбили их буквально накануне, развалили всех, кто шел до нас, но запаха пороха мы почему-то не ощущали. Там поля, и дороги практически не видно, после обстрелов все выжжено, двадцать сантиметров пепла, а они все кладут свои мины — то там взрывы, то там, пристреляли все дороги, вот и долбят. А мы пять минут едем — пять минут поливаем водичкой бензонасос.

— Дали машины булки развозить по сельпо — нате, ребята, воюйте! Говорил я им: дайте, нормальную технику! — ругается Автобус, у него из-за пепла и земли заклинило выжимной подшипник. — Военный «камаз» выдерживает 15 минут после дырки в колесе, компрессор воздух докачивает, борта бронированы, стрелковым оружием не достанешь, а и потяжелее чем-то еще попасть нужно. А что мы? У меня в кузове двенадцать человек и полный боекомплект! Поймаем хоть из пистолета пулю в ящик — и все, разлетимся, как хлопушки на хрен!

Академик слушает внимательно, не отрывая взгляда от дороги. Пейзаж похож на необитаемую после ядерной войны планету.

— А знаешь, я до войны практически коммунистом был. — Автобус ведет грузовик уверенно, чувствуется рука мастера. — За Россию переживал, к тому же, брат у меня там родной живет, в Хабаровске. Я Путина идеальным руководителем считал, а сейчас я его, как бы это... ненавижу, наверное. Ты на Майдане, Академик, стоял?

— И на Майдане, и на Груше.

— А я на Майдан со стороны смотрел. Не верил я в эти разговоры о сдаче Украины. Но когда Крым отжали, стало понятно, куда оно клонится. Места себе не находил...

— А теперь?

— Теперь нашел — вот мое место, за этой баранкой.

Наконец уперлись в перекресток. Не очень понятно, куда дальше двигаться, даже камня никакого с надписью нет: мол, поедешь туда — коня потеряешь, туда — еще что-то; у нас в какую сторону не сунься — везде стреляют. Стали звонить Ашоту — нет связи. Часа два уже прошло, как выехали. Наконец, непонятно какой дорогой, но Автобус довез нас до Кутейниково, памятник ему поставить надо за ориентирование на местности. Остановил свой «шишарик», спрыгнул на землю и сказал, что дальше первым не поедет:

— У командиров карты есть, пусть они и ведут.

Со всех машин к головной подтянулись сержанты и офицеры — решать, что дальше делать.

Академик высунул в окошко свою белобрысую голову и виноватым голосом сказал:

— Хлопцы, а мы Серегу Кабана в больнице забыли.

У майора Буряка, кажется, в этот момент даже усы дыбом встали.

— Как забыли?! — хотя сам прекрасно понимает, как именно — просто в суете и страхе из голов у всех вылетело, что товарищ наш на больничке в Амвросиевке остался. Тяжелораненый, к тому же, товарищ.

— Прощелкали мы Серегу, мужики...

— Твою мать!

— Эй, а где бэха наша делась? Никто не видел?

— Да она вроде вправо за посадкой свернула возле разбитой колонны, а мы налево пошли. Рация не отвечает, шипит что-то непонятное...

— Ну, как так можно воевать?!

Ну, как-то воюем. Только действительно непонятно, с кем именно: они нас видят, над головами беспилотники, не смолкая, жужжат, а мы перед собою только выжженные поля наблюдаем и черную пыль. И человеческие останки. Пепел залетает в открытые окна автомобилей, оседает на лице, руках, одежде. Из черных огарков торчат белые, как сахар, человеческие кости. Объезжаем сгоревшие машины, бэтээры, бэхи, все разворочено, разбито, обожжено. Металл, который должен защищать, стал крематорием. Колонну теперь ведет майор Буряк, но он оказался очень прав насчет своей карты — то не туда заехали, то снова не туда, — уже поздний вечер, а мы все крутимся на одном месте.

Наконец решились в село заехать — Осыково, у населения дорогу спросить. Повстречали деда:

— Тут ваши ребята, украинские, — говорит, — в подвалах прячутся. — И дорогу, как на Тельманово правильно ехать, показал. Надеемся, что правильно. Но надо же, как завернул: «Ваши ребята, украинские...» — будто сам он из Кабо-Верде.

Собрали мы по подвалам человек двадцать збройников. Тени, а не люди: 51-я бригада, 93-я. Автобус к Академику в кабину парнишку подсадил лет двадцати, хотел расспросить, что да как, но тот только и сказал, что его Лешей зовут и их шестеро из штурмовой роты из ста восьмидесяти в живых осталось. Ехал парнишка и большими серыми глазами смотрел вперед, на взрывы не реагировал, на стрельбу не реагировал, только на тишину (возможно, и прав был старый пограничник Карацупа, кто его знает) — дрожал весь, беззащитный, как младенец. Бог знает, что ему пришлось пережить.