Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

Мы сидели ни живые ни мертвые. Конечно, мы понимали, помня разбитые колонны на дороге и количество трупов, из какого ада нам удалось выскочить, но рассказ человека, который это пережил лично, нас потряс. Автобус после этого от Лехи ни на шаг не отходил, боялся, что сделает с собой что-нибудь парень. Психологиче­ское состояние у Лехи и вправду не очень хорошее было, но ничего, сейчас снова воюет где-то под Счастьем.

Прохлаждались мы не долго. В штабе, как обычно, родили гениальную идею — привлечь передвижной погранотряд к патрулированию города. Но мы же все-таки пограничники, а не менты, у нас другие задачи. Собрали делегацию: майор Буряк, пару офицеров, старший сержант Автобус, сержант Академик — и пошли к генералу: мол, так и так, отправьте на ротацию, хотим побывать дома и служить дальше по квалификации.

— Не время для отдыха! Мариуполь в опасности! Вот ваш командир, подполковник Волынский, на ротацию не просится, хотя лично вывел колонну из окружения.

— Какую колонну? — Бойцы так и присели.

— Как какую? Вашу колонну! Вывел, прибыл, доложил, как полагается. Штаб его к награде представил — орден Богдана Хмельницкого третьей степени, хотим в звании повысить...

— Хорошо, что не Героя Украины, — пошутил Автобус.

— В смысле? — не понял генерал.

— А рюкзак с документами и мобильными телефонами из разбитой сепарской колонны вам Волынский передавал?

— Какой колонны? — Тут настала очередь генерала приседать.

Долго пришлось ему растолковывать, что к чему, но в итоге на следующий день отряд отправился на место постоянной дислокации, а подполковник Волынский служит до сих пор, правда, в преж­нем звании. Троих наших выпустили из плена через четыре месяца, обменяли «под елочку».

Так мы чудом и практически без потерь проскочили «Иловай­ский котел». А Серега Кабан попал в морг.

Почему Кабан? Ну, тут ответ очевиден, по физическим параметрам — самый большой в отряде боец. Но в каждом позывном, в каждом новом названии человека, который меняет образ жизни и принимает войну, а вместе с образом жизни и войной — и отношение к жизни и смерти, есть не только звучание, внешняя сторона, наблюдения товарищей или детские мечты. Серега Кабан слыл человеком до невозможности упертым. И когда их, харьковских добровольцев, написавших заявление в территориальный батальон, в мае, как последних, турнули из Кировограда, сославшись на формальности, по прибытию домой он написал пространную петицию на сайт государственной пограничной службы: мол, Родина что, не нуждается в опытных пограничниках?

Оказалось, что да, нуждается, но Харьковский погранотряд уже полностью сформирован.

— А какой не сформирован? — спросил, напрягаясь, в военкомате.

— Сейчас формируется новый передвижной погранотряд для несения службы в зоне АТО. Поедете на учебу?

— Хоть так убьют, хоть так, — шутил Серега в окопах под обстрелами минометов за контрольно-пропускным пунктом «Успенка», вспоминая слова жены: «Вернешься, я тебя убью!» О намерении уйти добровольцем он сообщил любимой в момент, когда последнее из необходимого — нож и ложка — паковались в рюкзак, перед самым автобусом. Он сидел на корточках перед диваном, разложив вещи из шкафа и ящиков, и удивлялся, сколько за тридцать четыре года жизни накопилось всякого ненужного барахла. На стене тикали большие часы с гирьками. Часы Кабан любил. Ему нравилось уравновешивать их ход, протирать от пыли звенья длинной, свисающей петлей, цепочки, рассматривать рисунок — горный пейзаж с оленями — на циферблате. Кукушка, правда, давно сломалась, но Кабан решил, что так даже лучше.

— Ты куда это собрался? — спросила жена, заглядывая в комнату. С утра она уходила по своим делам и вернулась не в лучшем настроении. — Обедать будешь?

— В армию, — не отрывая взгляда от часов, ответил Кабан.

— В какую армию?

— В украинскую, какую ж еще.

— Когда?

— Через час автобус.

— Что ж ты о повестке ничего не сказал? С дочкой хоть бы по­прощался!

— Так я попрощался уже. С утра. Не приходило никакой повестки.

— Сам, значит, напросился?

— Сам. — Кабан понимал, что не прав, но не хотел тревожить жену раньше времени, заводить лишние разговоры: что, да как, да куда? Начнет отговаривать, звонить матери. Зато сейчас все ясно и конкретно, и разговор недолгий.

— Я поняла. Вернешься, Серый, — я тебя убью! Садись обедать, на автобус опоздаешь.

Срочную службу Кабан служил с полтора десятка лет тому, но боевые навыки не утратил — в некоторых пограничных частях, в отличие от многих других в украинской армии, традиции еще чтили и служить учили по-настоящему. Встретили в отряде нормально, одели-обули, вооружили — и отправили на полигон, где дали жару так, что Кабан изорвал до негодности камуфляж и до крови сбил руки. На службу никто не нарекал, никто не ныл и не ушел. Вокруг обстреливались взрослые мужики, все добровольцы, которые отлично понимали, что один час тяжелых занятий на одну минуту продлевает жизнь в бою. Так что готовились серьезно, а когда получили задачу оправиться в зону АТО в Донецкую область на пункт пропуска «Успенка», поняли, что все повторялось и изучалось не зря. Кабан тяготы и лишения службы принимал спокойно. Как и большинство крупных людей, он имел добродушный характер, но когда его что-то цепляло, упирался и шел до конца, а если брался за что-то, то тянул, сколько мог.

В учебке Кабан обрел новую специальность. Пулеметчик — работа в любых войсках привилегированная. Всегда особое задание, особая ответственность, в любом бою пулеметчик стреляет и убивает — по определению — больше других бойцов. За пулеметчиками охотятся, по пулеметным гнездам целенаправленно ведут огонь из минометов, гранатометов и танков, пулеметчики во все времена и на всех войнах — желанная мишень. Пулеметчиков и снайперов, попавших в плен, сепаратисты, как правило, не жалеют. Пытают, издеваются, могут расстрелять, а если и обменивают, то самыми последними. Другими словами, в бою и плену у них шансы выжить — минимальные. Но если снайперами становятся по желанию или по способностям, то пулеметчиками часто — из-за комплекции. Пулемет значительно тяжелее автомата или снайперской винтовки, таскать его на себе может только физически очень крепкий человек, вот и получалось, как в детстве во дворе — самого маленького при игре в футбол становили в ворота, а в армии — самому большому дают в руки пулемет. Серега и вправду имел от природы незаурядную физическую силу, стрелял на полигоне метко, кучно, зато бегать не любил. Поэтому, когда предложили стать пулеметчиком, не отказался: лежишь, стреляешь, а носить — не проблема, не такой он уж и тяжелый, этот пулемет Калашникова. О плене, естественно, он мысли не допускал. Ну, какой плен может быть? На заставе — полтораста вооруженных, хорошо подготовленных бойцов. Правда, далеко не все из них будут верны присяге, случись что — тот же Топоров-сепаратист, с которым Кабан сцепился в столовке, или Петренко из Донецка перейдут на ту сторону без раздумий, но большинство погранцов — настоящие патриоты.