Сергей Реутов - Легенды бандитской Одессы

Впрочем, Козачинскому повезло: очень скоро он попал под амнистию. К прежней работе у него совсем не лежала душа, но ему пришлось к ней вернуться, поскольку он не мог найти другую.

А вот иная версия: дело на Козачинского было сфабриковано, его обвиняли в превышении полномочий, причем совершенно бездоказательно. По приговору он получил три года тюрьмы, но ему удалось добиться пересмотра дела, в результате чего его полностью оправдали. И Козачинский вернулся в уголовный розыск, теперь уже агентом первого разряда, инспектором Первого района Балтского уезда Одесской губернии.

К работе он приступил 1 января 1922 года. Но и тут у него не ладилось. Ему стало известно, что среди милицейских кадров района процветают пьянство и взяточничество, предпринимаются незаконные обыски, реквизиции и прочее; более того, начальник еще и вынуждал его принимать участие во всех беззакониях. Позже он писал об этом начальнике милиции: «Каким-то царьком, поработившим подчиненных и население, был мой начмил Ипатов, бывший извозчик, пьяница и сумасброд, не терпевший противоречий». И далее: «Страшно грубый и хитрый, он подавил меня совершенно». Товарищ Александра, его сослуживец по фамилии Феч, сказал ему однажды: «Послушай, Козачинский, так дальше нельзя. Ты или попадешься, или тебя живьем съедят». Наученный недавним горьким опытом, Александр не оказывал ни малейшего сопротивления обстоятельствам. А между тем было ясно, что рано или поздно придется понести ответственность за все должностные преступления.

Тот же самый Феч предложил Козачинскому оставить службу и уехать в его родное село Марьяновку. Поскольку в увольнении им было отказано, они были вынуждены дезертировать. С собой друзья прихватили муку и зерно, принадлежавшие Ипатову, а также несколько ряден, находившихся у них «во временном пользовании», — якобы хотели отомстить начмилу.

Они пытались поступать в соответствии с законом, вести себя лояльно. Но в итоге в Марьяновке все вылилось в пьянку с секретарем волостного парткома, обещавшим своему приятелю Фечу все, чего он только пожелает. Однако не он был главным в Розальевской волости. Далее началась настоящая чехарда, в которой кроме него участвовали еще пять человек. Буквально на следующий день после столь обнадеживающего общения с секретарем парткома Козачинский и Феч выдвинулись в Одессу, но были задержаны в дороге членом волисполкома Карповым и доставлены в волость. Очень скоро там выяснили, что они являются дезертирами, а удостоверение младшего милиционера их вознице Козачинский выписал на украденном бланке. К тому же багаж — десять пудов зерна и девять пудов муки — говорил отнюдь не в их пользу. Не было никакой возможности ускользнуть от всевидящего ока власти с таким добром. Задержанных по прошествии нескольких дней препроводили в Тираспольскую уездную ЧК, но уже без зерна и муки, которые приобщили к делу.

Впрочем, в Тирасполе не захотели заниматься делом, в котором отсутствовало самое главное — «вещественные доказательства», и отправили Козачинского и Феча назад. Пресловутые доказательства, то есть зерно и мука, на момент их возвращения уже давно были распределены между следователями. И Козачинский бежал, не желая снова отправляться в Тирасполь, однако уже на следующий день был пойман и доставлен в Марьяновку. Козачинский рассказывал об этом так: «За время моего отсутствия Феч успел войти в соглашение с волостными властями; они, разделив между собой взятое у нас, освободили его. Стармил Яроцкий за мое освобождение требовал у меня шинель, но я, не желая давать ее, дал понять Яроцкому, что если меня отправят в Тирасполь, то я их всех выдам; после чего документы мне были возвращены, а дело уничтожено».

Тем не менее в Одессу ушло донесение о том, что удалось временно задержать некоего «красавчика», известного разбойника, которому, однако, затем удалось скрыться. Кстати, тот фургон, с которого начал свой преступный путь Александр Козачинский, тоже был зеленым.

Козачинского освободили — но и только. Феч не захотел предоставить ему хоть какое-то убежище у себя. Каково это — оказаться одному в степи, холодной весной, без денег и транспортного средства? К тому же его по-прежнему разыскивала балтская милиция. Поразмыслив немного, он решил двинуться в село Страсбург, где проживал его знакомый Антон Шумахер, рассчитывая хоть на какую-то помощь от него. Как ему это пришло в голову, сказать трудно, но восемнадцатилетние порой поступают неосмотрительно и не всегда могут предвидеть все последствия своих шагов.

Дни летели, спасительные идеи не приходили в голову, и не было возможности дальше оставаться у Шумахера. Вот тогда он предложил свести Козачинского с людьми, способными доставить его куда нужно, да и в целом на многое способными. Он говорил о бандитах Михаиле Шмальце и Иосифе Бургарте. Если Козачинский сразу не догадался о роде их занятий, то очень скоро должен был все понять. Но в те дни ему было больше не к кому обратиться; никто другой не смог бы помочь ему и дать приют.

А дальше Александру предстоял нелегкий выбор: умереть от лишений и голода, стать уголовным преступником или пойти под суд. Кстати, последний вариант не обязательно сохранил бы ему жизнь — правосудие в те времена было весьма суровым. Скажем честно, его не вовлекали в банду насильно, как это позднее утверждали биографы писателя. Попав в по-настоящему безвыходную ситуацию, он сошелся с бандитами, чтобы выжить. Это понимали многие, и когда после задержания Козачинский оказался среди бывших сослуживцев, они отнеслись к нему не как к преступнику, а как к человеку в беде.

Но существует и другая версия тех же событий. В банде состояли, кроме обычных уголовников, еще и бывшие офицеры-белогвардейцы, которых возглавлял полковник Геннадий Орлов. Да-да, тот самый, с которого мы начали свой рассказ. Познакомившись с Козачинским, Орлов по достоинству оценил его таланты и сразу же предложил ему место своего первого помощника. Александр согласился и начал разрабатывать планы налетов, первым из которых стал налет на поезд. План осуществился идеально, и Сашу в банде зауважали. Далее Козачинский успешно организовывал всю преступную деятельность банды, из-за чего в скором времени полковник Орлов лично признал его главой этой преступной группировки.

Разбойники скрывались от правосудия в немецком селе, где они, а особенно их юный вожак, пользовались симпатиями местных жителей. Женщины без меры восхищались благородным красавчиком, получившим славу «одесского Робин Гуда».

Понятное дело, что дерзость этой банды вызывала гнев властей, которые все никак не могли ее поймать. Налет на лазарет 51-й дивизии, во время которого был угнан табун лошадей, стал последней каплей, тем более что перед тем в штаб прислали издевательское предупреждение: «Комиссия по разгрому несчастных частей 51-й дивизии постановила: всех хороших лошадей, где только последние отыщутся, изъять и копии актов оставить для красноармейской сволочи».