Коллектив авторов - Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 2

Скорее всего, Дегаев вел какие-то беседы с Судейкиным о продвижении его в центр организации и для устрашения полиции интерпретировал их в выгодном для себя свете. Создавая «зловещий» образ Судейкина, Дегаев подталкивал народовольцев к его убийству и таким образом обретал свободу.

Но в его действиях усматривается двурушничество, двойное предательство и соучастие в убийстве. В его поведении прослеживается определенная логика, но вряд ли это был до конца продуманный план действий. Скорее всего, Дегаев исходил из реальных обстоятельств и интуитивно использовал их. Поэтому «дегаевщина» не может рассматриваться как «полицейская провокация», а, скорее, это было «крупномасштабное предательство» [100] Овченко Ю. Ф. Указ. соч. С. 37. .

Оценивая деятельность секретной агентуры как провокацию, революционеры не стремились разобраться в сущности вопроса. Причины тому вскрыл в своей речи в Государственной Думе 11 февраля 1909 г. П. А. Столыпин. «Во-первых, — говорил он, — почти каждый революционер, который улавливался в преступных деяниях, обычно заявляет, что лицо, которое на него донесло, само провоцировало его на преступление, а во-вторых, провокация сама по себе есть акт настолько преступный, что для революции небезвыгодно, с точки зрения общественной оценки, подвести под это понятие действия каждого лица, соприкасающегося с полицией» [101] Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия. М., 1991. С. 189. .

Столыпин подчеркивал, что правительство считает провокатором только такое лицо, которое само принимает на себя инициативу преступления, вовлекая в это преступление третьих лиц, которые вступили на этот путь по побуждению агента-провокатора» [102] Там же. .

Достаточно строго относились к провокации некоторые чиновники полиции и офицеры Отдельного корпуса жандармов. При разработке материалов полицейской реформы 1902 г. в «Свод правил, выработанных в развитие утвержденного господином министром внутренних дел 12 августа текущего года „Положения о начальниках розыскных отделений“» был включен пункт о провокации. Он гласил: «провокация в смысле подстрекательства или побуждения других лиц к свершению преступлений и созданию, таким образом, дел не может быть допустима. Поэтому, например, сотрудники не должны склонять непричастных к революционной организации лиц к свершению каких-либо преступных действий или давать им нелегальные поручения. Но с другой стороны сотрудники не должны отказываться от принятия на себя таких поручений от лиц, уже принимающих участие в революционных организациях, если только этим путем они могут содействовать целям розыска» [103] ГАРФ. Ф. 102. Оп. ОО. 1902. Д. 825. Л. 126 об. .

Подходивший более утилитарно к вопросам розыска министр внутренних дел В. К. Плеве вычеркнул этот пункт. У министра были на то свои основания.

В конце 1901 — начале 1902 гг. из региональных объединений и отдельных народовольческих организаций возникла партия эсеров. ДП отмечал, «что социал-демократы в липе РСДРП с ее комитетом за границей и местными в России и партийным органом „Искра“ получили в лице своих теоретических противников социал-революционеров крупную силу, содействующую достижению ими революционных задач» [104] Там же. Л. 209об. .

Для борьбы с террористической угрозой расширялись административные права полиции, и использовалась провокация как средство предупреждения политических убийств. Хорошо знавший приемы работы тайной полиции Л. Меньщиков отмечал, что существовало несколько категорий агентов-провокаторов [105] Меньщиков Л. П. Охрана и революция. Ч III. М., 1932. С. 35–48. . К ним относились агенты-пропагандисты, агенты-типографщики, агенты-террористы и агенты-экспроприаторы, вокруг них группировались революционеры, создавая по воле полиции необходимые улики, что позволяло полиции расправляться с ними в судебном порядке.

Воспоминания Л. П. Меньщикова

Обнаружить печатный станок было мечтой «синего мундира» от юного поручика до седого генерала. Подобная «ликвидация» повышала значимость охранника. «Ликвидация с типографией» — это подарок к празднику, повышение в чине, новый орден. Поэтому, чтобы отличиться таким образом, жандармы стали «открывать» типографии на казенные деньги. Меньщиков отмечал, что охранники и жандармы в одинаковой степени содействовали постановке технических революционных предприятий, но у охранников это выражалось в более скрытых, замаскированных формах, чем у жандармов. У первых типографии ставились с «ведома» секретных сотрудников, а у жандармов почти всегда с «непосредственным участием агента». Это иной раз приводило к скандалам, и ДП настоятельно рекомендовал местным органам организовывать работу так, чтобы наибольшая осведомленность агентуры обязательно сочеталась с наименьшим активным участием ее в легальных предприятиях [106] Там же. С. 42. .

Таким образом, Меньщиков усматривал провокацию не в подстрекательстве, а в активном участии агента в революционной жизни.

Как оперативно-тактический прием провокация использовалась полицией для предупреждения преступлений, особенно связанных с террором, и создания недостающих улик при проведении ликвидаций и идеологических диверсий, направленных на дестабилизацию положения. Чем острее был политический кризис и мрачнее политическая реакция, тем масштабнее применялась провокация политических преступлений и наоборот — со стабилизацией обстановки в Праге к провокации прибегают реже. Важным моментом в провокации преступлений была сама личность, ведающая розыском, ее образованность и профессиональная подготовленность. Меньщиков вспоминал, что Зубатов тоже использовал провокацию. Но она имела такой утонченный вид, что оставалась почти незаметной и не принимала зачастую такой явно преступный и даже скандальный характер, как у его учеников и последователей [107] Там же. С. 35. .

Но Зубатов и некоторые его коллеги составляли исключение. Проверки ДП свидетельствовали о плохой постановке розыска на местах.

В делах Чрезвычайной следственной Комиссии отложилась «Инструкция по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения» 1907 г. [108] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 261. Д. 206. Л. 1.

В ней приводится специальный пункт о провокации. Он тем более интересен потому, что инструкция создавалась в период первой Российской революции, когда провокация преступлений стала составной частью правительственного террора [109] Там же. Л. 2. .

В Инструкции говорилось, что, состоя членами революционных организаций, секретные сотрудники ни в коем случае не должны заниматься «провокаторством», т. е. сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли. Хотя для сохранения своего положения в организациях агентам приходится не уклоняться от активной работы, возлагаемой на них сообществами, но они должны на каждый отдельный случай испрашивать разрешения лица, руководившего агентурой, и уклоняться, во всяком случае, от участия в предприятиях, угрожающих серьезной опасностью. В то же время лицо, ведающее розыском, обязано принять все меры к тому, чтобы совершенно обезвредить задуманное преступление, т. е. предупредить его с сохранением интересов сотрудника. В каждом отдельном случае должно быть строго взвешено, действительно ли необходимо для получения новых данных для розыска принятие на себя сотрудником возлагаемого на него революционного поручения, или лучше под благовидным предлогом уклониться от его исполнения. При этом необходимо помнить, что все стремления политического розыска должны быть направлены на выявление центров революционных организаций и уничтожение их в момент проявления ими наиболее интенсивной деятельности. Поэтому не следует «срывать» дело розыска только ради обнаружения какой-либо подпольной типографии или мертво лежащего на сохранении склада оружия, помня, что изъятие подобных предметов только тогда приобретает особо важное значение, если они послужат изобличению более или менее видных революционных деятелей и уничтожению организации [110] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 261. Д. 206. Л. 3. .