Александр Чиненков - Форпост в степи

— Обожди, Ларион, — отозвался от затона граф. — Тут самый клев начался. Да и атаман с Демьяном еще не подошли?

— Да пес с ними, — ответил казак. — Ежели запоздают, то уха–то переспеет, пшено разварится — и заместо ухи будут жрать рыбный кулеш.

Между тем приближался полдень, а ушедшие в камыши охотники все не возвращались. Ларион перестал подкладывать ветки в костер, и котелок, побурлив немного, умолк.

Казак взял из телеги широкую подстилку, раскинул ее рядом с костром и снова позвал графа:

— Ляксандр Прокофьевич, ну где вы?

— Иду, иду, — нехотя отозвался граф, с трудом заставив себя отвлечься. — Сейчас червей на все крючки насажу — и к твоим услугам, господин кашевар!

* * *

Из камышей выпорхнула утка. Демьян вскинул ружье и прицелился.

— Обожди, не стреляй, — коснулся его локтем атаман.

Демьян послушно опустил ружье и посмотрел на него полным

непонимания взглядом:

— А что? Разве мы не для того сюда притащились?

— Ведомо, для того, — согласился Донской, — но прежде у меня до тебя дельце имется.

— Дельце?

Демьян опустил ружье, которое смотрелось в его могучих руках, как детская игрушка, и бестолково уставился на атамана.

— У нас в Сакмарске хошь остаться? — сразу же перешел к делу Донской. — Я вот зрил, как ты ловко железо куешь, а нам кузнец позарез нужен!

Прозвучавшее предложение окончательно сбило с толку не блиставшего сообразительностью гиганта. Он потянул носом воздух и, резко выдохнув его через рот, сказал:

— Неможно мне остаться. Я ж не вольный казак, как вы все здесь. Я ж крепостной!

— Я уже мыслил о том, — нахмурился атаман. — А ежели я перед барином за тебя похлопочу?

— Не–е–е, Ляксандр Прокофьевич ни за что не согласится мне отпускную дать, — уверенно заявил Демьян. — Куда он без меня. Да и я…

— Что, нету жалания вольным казаком стать? — хитро прищурился атаман. — Сам себе барин, сам себе господин. А барин твой другого слугу себе сыщет. У него, поди, полно крепостных?

Прежде чем ответить, Демьян немного подумал, после чего убежденно сказал:

— Крепостных душ у него полно, а эдаких, как я, нету. Разве что братан мой сойдет, Силантий. Он помельче меня будет, но силушкой Господь и его не обделил!

— Тогда что? Уговорились? — обрадовался Донской.

— Нет, — погасил его преждевременную радость Демьян. — Не могу я эдак вот без Ляксандра Прокофьевича! Я без него ничего не могу! Я Ляксандру Прокофьевичу сызмальства служу и жизнь свою без него не мыслю!

— Жаль, обмишурился, — ухмыльнулся Донской. — А я уже мыслил Авдотью за тебя засватать. Думал, видно, зря, что красавица- девка по душе тебе пришлася?

Атаман знал, что говорил. Он давно уже был наслышан и о том, как отбивал Демьян девушку и ее мать от разъярившихся казачек.

— Так что, будем девку–то сватать?

Демьян попал в трудное положение. Он действительно полюбил девушку всей душой, но никак не мог сделать выбор между ней и барином. Демьян был крепостным с рождения и даже в мыслях не мог себя увидеть человеком вольным.

Атаман видел мучения Демьяна, умело загнанного им в ловушку, и поздравлял себя с победой. Ему нравился этот огромный простодушный мямля, а потому он твердо решил усилить натиск:

— Ну что ты телишься так долго, Демьян? — спросил его Донской. — Ежели по сердцу девка, дык не сумлевайся. Зараз повенчам тебя с ней!

— У меня еще матушка в поместье, — промычал горестно гигант. — Братишка меньшой, Силашка. Это что ж тогда получится? Мне волю, а им?

Пришла очередь задуматься атаману. Но думал он недолго:

— Хорошо. За них я тоже похлопочу.

— Нет, не даст своего согласия на сее Ляксандр Прокофьевич! — убежденно возразил Демьян. — Ежели всех отпущать начнет барин, тогда сам без крепостных душ останется!

— Отпустив тебя и семью твою, не обедняет зараз, — возразил Донской. — Он мне должен, барин твой! Жизнь евоную кто спас? — улыбнулся атаман. — Да ежели бы не мы, вы бы сейчас оба червей в землице кормили.

— Правда твоя, — сдался Демьян. — Хлопочи, коли в том надобность имеешь!

— Так ты согласен?

— Куда деваться, соглашусь, ежели отхлопочешь!

* * *

Ларион жарил рыбу на сковороде. Со стороны камышей прогремели два выстрела. Казак поднял голову и посмотрел в ту сторону.

— Наши по уткам палят, — вздохнул граф, бросая голодные взгляды то на стоявший в пожелтевшей траве котелок с ухой, то на жарившуюся на сковороде рыбу.

Испуганные утки поднялись в воздух и закружились над затоном. Со всего лету они садились на затон, взрывая грудками розовую от солнечных лучей гладь воды, озирались и опять поднимались в воздух.

— Славно палят, — сказал уважительно Ларион, переворачивая рыбу, подгоравшую на сковороде.

— Да, зарядов не жалеют, — согласился граф, глядя на небо, где в панике кружились бесчисленные стаи уток. — Без добычи мы сегодня не останемся, Бог свидетель. Вскоре выстрелы смолкли. Кружившие над затоном утки успокоились и начали опускаться на воду. Из камышей выбрались увешанные добычей охотники и пошагали к костру.

— Э–э–э, да у вас и добыча сегодня богатая! — восхищенно воскликнул граф, вскакивая с места.

— Бывало, и гораздо больше били, — важно ответил атаман, небрежным жестом бросив десяток связанных вместе уток на траву. — Это так, баловство одно. Удовольствия ради.

Уха получилась на славу! Изголодавшимся охотникам и рыболовам казалось, что они не ели в своей жизни ничего более вкусного.

Насытившись, все расположились на отдых.

— Никогда не забуду этот день, — сказал граф, устраиваясь удобнее на расстеленной кошме. — Спасибо вам, казаки, за доставленное удовольствие!

— Да мы–то что, — отозвался сонным голосом Ларион, расположившийся рядом. — Вам спасибочки, Ляксандр Прокофьевич, что не побрезговали ехать с нами!

— С каких это пор ты меня брезгливым считать начал, Ларион? — вяло поинтересовался граф, на которого наползала сытая полудрема. — За то время, что со мной провел, ты хоть когда видел, чтобы я от простых людей нос воротил?

— Нет, не припоминаю такого! — согласился казак. — Бывалочи, и последним сухарем со мной делился…

Потеряв интерес к разговору, граф задумался. Неожиданно он вдруг открыл в себе трогательную нежность к природе. Он ласково слушал тишину, присматривался к оттенкам неба и дроблению света в листве деревьев; он сажал на ладонь букашек, жучков, улиток, подолгу рассматривал их, пытаясь узнать повадки, способность самозащиты; он пытался свистеть через травинку и различал птиц по голосам; он много знал о жизни птиц, зверей, растений. Казалось, в природе нет для него секретов.

В Александре Прокофьевиче любовь к природе и к Родине сливались в одно чувство. Он был вдумчив, умел видеть глубокие связи явлений там, где их видит только созерцательный и само–бытный ум.