Абрам Каган - Преступление и совесть

— Как можешь ты, папа, так говорить? Ты ведь служитель правосудия… — И после небольшой паузы добавила: — Ты всегда учил меня человечности и порядочности.

— Это правда, дочь моя. Этому я учил тебя. Но ты скажи мне. В операции по распространению листовок ты действительно принимала участие или только тот студент?

Она ответила не сразу, но потом с вызовом произнесла:

— Не только один студент, папа, десятки, сотни…

— Так… А задержали только тебя?

— Не знаю… это мне как раз и хотелось бы знать.

— Только тебя, — сказал отец и тихо добавил: — Пока…

На это дочь радостно ответила:

— Это для меня очень утешительная весть. Спасибо тебе, папа.

— Эх, Настя, Настюша… — вздохнул Шишов и тихонько добавил: —Ты, дочка, идешь опасным путем…

— Зато справедливым, папа. В этом я уверена.

— Ты так думаешь?

— Да, надеюсь и верю.

Настя склонила голову к плечу отца.

— Крепись, Настенька.

— Я крепка и спокойна! — последовал ответ.

Чем дольше Шишов стоял здесь, слушая свою дочь, тем слабее становилось чувство боли и сильнее — чувство гордости за дочь, обладающую таким характером и таким открытым для доверия к людям и к добру сердцем… Тяжело было ему оставлять ее в одиночестве, и он сказал ей об этом.

— Нет, папа, я не одинока, нас много, очень много.

— Но… — спазмы подступили к горлу отца, — пока ты одна сидишь здесь.

— Отпустят, никуда не денутся. У них нет никаких оснований для моего ареста, нет… Скажи об этом маме.

— Да, правильно, нет. Но… — Кому, как не Шишову, так хорошо были известны все ходы Чаплинского… — Крепись, дочка, — добавил он.

— Я крепка. Скажи об этом маме. Утешь ее.

Шишов вышел на улицу, на которой вновь светило солнце. Он увидел группу детей, веселящихся на улице, оставленной дождем. Он и сам не знал, почему ему показалось, что высокая девушка, шагавшая впереди детей, очень похожа на его Настю.

Напротив здания окружного суда, на углу Софиевской и Владимирской улиц, помещался небольшой ресторанчик со звонким названием «Древняя Русь». Хозяин этого ресторанчика, Филарет Харлампиевич, некогда мечтавший стать актером, и непременно драматическим, безнадежно выглядывал за стеклянную дверь и бормотал про себя: «Почему, Господь, ты так наказал меня, что никто не заходит, почему?»

Недаром роптал владелец ресторанчика. Посетителей действительно не было, а ведь именно здесь можно было достать самые дорогие выдержанные вина известнейших в мире фирм, а также изысканнейшие закуски.

Однажды сюда забрел прибывший в Киев журналист из видной петербургской газеты. Попробовав несколько сортов вин, с особым почтением поданных гостю Филаретом Харлампиевичем, журналист удовлетворенно произнес:

— Я прославлю ваш ресторан…

Филарет Харлампиевич был счастлив слышать это и стал подавать все новые и новые вина. Журналист жадно пробовал их и подогревал хозяина:

— Прима, Филарет Харлампиевич, прима! Я в нашей петербургской газете буду всячески рекламировать ваш ресторан.

Журналист этот, как оказалось, был из черносотенной газеты. Он действительно написал заметку о ресторане «Древняя Русь» и о необыкновенных винах, которые ему там подавали. После этого в ресторан зачастили голубевские ребята — не столько ради хороших напитков, сколько ради названия «Древняя Русь». Но после нескольких дебошей, во время которых пьянчуги били оконные стекла, дорога сюда для них была закрыта. И ресторанчик опять опустел.

Так длилось очень долго, «Древняя Русь» ожила в дни процесса Бейлиса. Еще недели за две-три до начала процесса там снова начали показываться голубевские орлята. Один из студентов даже высказал претензии к его владельцу:

— Почему ресторан занимает всего три маленькие комнатушки, Филарет Харлампиевич? Раздвиньте стены и расширьте ваше жилье.

— Мое жилье, — ответил владелец ресторана, — очень просторное, в центре города, на Крещатике. Там все для меня, а здесь, в «Древней Руси», — все для души. — Он знал, как потрафить черносотенному студенту.

Когда начался процесс, Филарет Харлампиевич добился разрешения повесить в проходе большое объявление, написанное старославянским шрифтом. В объявлении говорилось, что ресторан «Древняя Русь» будет рад принять уважаемую публику. Тут были перечислены необыкновенные блюда и изысканные вина, заготовленные для посетителей.

Филарет Харлампиевич благодаря связям с голубевцами добился открытия буфета в самом здании суда. Это был своего рода филиал ресторана «Древняя Русь». Две красивые, нарядно одетые девушки-буфетчицы старательно привлекали внимание посетителей буфета не только к блюдам, имевшимся в буфете, но и к самим себе, служили как бы живой рекламой ресторана. Не один раз случалось, что кто-то из судебных чиновников или из присутствующих на процессе слегка перекусывал в буфете, а потом, раздразнив аппетит, направлялся в ресторан на углу Софиевской и Владимирской улиц.

Доступ к буфету и к ресторану имели все, кроме присяжных заседателей — двенадцати человек, которые на протяжении всех тридцати четырех дней продолжавшегося судилища были изолированы от окружающего мира. Присяжных заседателей сторожили тайные агенты, полицейские, жандармы. Кормили присяжных в отведенной для них комнате, там же они и спали, там же и совещались.

С первых же дней суда Исай Ходошев стал частым посетителем ресторана «Древняя Русь». Здесь он иногда встречался с людьми, которые были ему нужны.

Однажды в ресторан пришел пожилой человек, которого Филарет Харлампиевич раньше никогда не видал.

— Кто вам нужен? — тихо спросил хозяин.

— Мне нужно встретиться с одним человеком.

— С кем?

Пришедший хотел увильнуть от ответа.

— Здесь не место для встреч, — сердито сказал Филарет Харлампиевич. Ему странно было видеть у себя в ресторане еврея.

В этот момент пришел Ходошев и по-приятельски приветствовал Филарета Харлампиевича.

— А, реб Липа, — обрадовался Ходошев, увидев Поделко, и извинился за опоздание.

— Ничего, хорошо, что пришли. Хозяин, — старик головой показал в сторону Филарета Харлампиевича, — недоволен, что я сюда пришел.

— Не беспокойтесь, реб Липа. Если пришли ради меня, он больше вас не тронет. Так вот: Марголин передал мне для вас билет на одно из заседаний суда, — и Ходошев протянул ему билет.

— Покорно благодарю. А на какой же день?

— Здесь все написано.

— Написано, очень хорошо.

— Пойдемте, я провожу вас.

— Мне к фуникулеру — несколько шагов отсюда, а потом трамвай довезет меня почти до дома.

Владелец ресторана долго смотрел вслед посетителям, особенно еврею-ремесленнику. Ведь Филарет Харлампиевич обещал Голубеву следить и прислушиваться к разговорам, сообщать ему обо всем. Вот он и выполняет ту невинную миссию.