Дэвид Кертцер - Похищение Эдгардо Мортары

Католики, отстаивавшие правоту церкви, публиковали собственные версии событий, вторя католической прессе в Европе. Один памфлет, вышедший в Нью-Йорке в ноябре 1858 года под псевдонимом «Честная Игра», типичным для изданий подобного рода, называл «дело о так называемом похищении Мортары» «неожиданным подарком врагам Божией церкви». Возложив всю вину на Момоло Мортару — ведь он сам нарушил закон Папского государства, запрещавший евреям держать христианскую прислугу, — автор памфлета заявлял, что никто, даже сам папа римский, не в силах «„раскрестить“ ребенка, который уже стал христианином». Немыслимо было, чтобы христианское правительство «позволило воспитывать юного христианина как еврея», а еще здесь затрагивался другой важный вопрос — вопрос религиозной свободы. Речь шла о «свободе ребенка, который не хотел, чтобы ему насильно навязывали еврейство, тогда как он уже выбрал христианство». Эдгардо (в памфлете говорилось, будто ему одиннадцать лет, а не семь) умолял, чтобы его оставили в новой вере: «Выдать его родителям было бы неслыханной подлостью. А поднимать крик, требуя его выдачи, значит поносить саму церковь. Это позор для всего христианского мира». В завершение автор, назвавшийся Честной Игрой, помпезно изрекал: «Защита, какую предоставил его святейшество этому ребенку, чтобы оградить его от всех проявлений яростного фанатизма еретиков и ханжей, — это благороднейшее нравственное зрелище, какого мир не видел уже много веков» [176] Fair Play, «The Alleged ‘Mortara Kidnapping’ Case in Bologna, Italy» (1858). Глава 14 .

По мере того как протесты по обе стороны Атлантики набирали силу, обеспокоенные церковные деятели спешно готовились к обороне. Для иерархов оскорбления, сыпавшиеся на церковь, были лишь очередным звеном в длинной цепи антикатолических выпадов. На протяжении всей своей истории церковь обращалась с евреями точно так же, как она поступила в случае с Мортарой, и никто, кроме горстки коленопреклоненных испуганных евреев, об этом даже не заикался. Когда речь заходила о церковных догмах, так оно и должно было быть. Но теперь, когда Европу захлестывали волны секуляризма, безбожия и материализма, уважение к слову Божьему и к его орудию на земле стремительно падало. Правда, церкви приходилось так или иначе воевать со своими противниками еще с эпохи Реформации, когда ее авторитет впервые оказался оспорен. Но в самой цитадели мирового католицизма, в священном Папском государстве, еще не видели подобного кощунства. Казалось просто немыслимым, что какой-то сброд разномастных раскольников и безбожников смеет покушаться на духовный авторитет папы римского.

Баталии, разгоревшиеся вокруг юного Мортары, совпали по времени с борьбой внутри самой церкви по вопросу о том, вся ли власть должна исходить от папы. В последние десятилетия XVIII века папский авторитет достиг минимума (если говорить о Новом времени). Светские правители завидовали автономии церкви и всеми силами старались не допускать, чтобы дела в их стране решала иноземная держава — а именно папа и его представители. К стремлению самодержцев править абсолютно и безраздельно примешивались зародившиеся в эпоху Просвещения идеи, призывавшие лишить церковь особых привилегий. Самым яростным нападкам подвергся иезуитский орден — воплощение церкви как иностранной державы. Именно иезуиты отстаивали идеологию, согласно которой желания светских правителей должны подчиняться слову Божию, толковать которое может лишь Рим. В 1759 году иезуитов изгнали из Португалии, в 1764-м — из Франции, в 1767-м — из Испании, а год спустя — из Неаполя. Антииезуитские протесты сделались такими масштабными и громкими, что в 1773 году папа Климент XIV вовсе отменил иезуитский орден. В Вене в 1762 году постановили, что перед обнародованием папские энциклики должен одобрять правитель из династии Габсбургов. В следующие десятилетия по всей Европе светские правители вырвали контроль над цензурой из рук инквизиции и запретили представителям церкви подвергать своих подданных пыткам. Государство желало само обладать монополией на арест и пытки своих подданных.

Взойдя на австрийский трон в 1780 году, Иосиф II расторг действовавший конкордат и рьяно взялся за ограничение прав церкви: он стремился создать современное светское государство. Освобождение церкви от налогов было упразднено, деятельность Священной канцелярии инквизиции подавлена, и новую силу обрела политика закрытия монастырей. В большинстве стран, где жили католики, сходные нападки на церковную власть заставляли иерархов занимать оборонительную позицию, и престиж папства только страдал.

Наполеоновские завоевания в Европе и последующие годы французского правления ускорили падение престижа и могущества централизованной церкви. Но после краха Наполеона позиция большинства европейских правителей изменилась. Если в интеллектуальных кругах уже распространились просветительские идеи равенства, то преобладавшее среди властителей и элиты, на которую те опирались, враждебное отношение к Просвещению и к концепции общества, основанного на верховенстве разума, привело к укреплению церковного авторитета. Как писал историк Стюарт Вулф, «единственная надежда заключалась в том, чтобы вернуться к прежнему, неиспорченному обществу, где порядок и иерархия пользовались уважением, и к теократическим основам монархии, освященным непогрешимым папой или божественными откровениями» [177] Stuart Woolf, A History of Italy 1700–1860 (1979), p. 235. В целом же эта книга интересна общим обзором эволюции отношений между церковью и европейскими правителями в XVIII и XIX веках. . В результате в церкви вновь увидели оплот светской власти. По всей Европе воскресили иезуитский орден, и обрели новую жизнь различные народные формы благочестия — среди прочих культ «явлений» и почитание Девы Марии. В итоге были заключены новые конкордаты (частью этого процесса и была работа Вьяле-Прела в должности папского нунция в Вене), вновь скрепившие гармоничный союз церкви и государства.

Автономия церквей в разных государствах, за которую в прошлом ратовали не только светские правители, не желавшие, чтобы их контролировали из Рима, но и большинство католического населения и духовенства во Франции, Австрии и других странах, в этот период реставрации все чаще оспаривалась из-за роста «ультрамонтанства». Ультрамонтаны заявляли, что местные церкви во всем мире должны находиться под строгим контролем Святейшего престола. Они стремились поднять престиж и укрепить могущество папы, а также выступали за верховенство церковного права над светским. Отстаивая такие цели, они сражались не только с либеральным движением в целом, но и с противниками внутри церкви, которые, по мнению ультрамонтанов, прониклись ядовитыми идеями Просвещения, противоречащими задачам церкви.