Александр Бубенников - Годунов. Кровавый путь к трону

– Хорошо, государь.

– …А расстригу Юшку с его клевретами клясть всенародно на всех амвонах и торжищах, как злостного еретика, умышляющего похитить не только царский престол, но и ввести в Московское царство латинскую веру. Подробности о связи расстриги с иезуитами и папским легатом тебе завтра мои приказные дьяки доставят.

– Хорошо, государь.

– Есть еще одна задача, о которой даже как-то неловко говорить напоследок… Но все же попытаюсь… Призыв в войско в нынешнем году срывается… Не хотят дворяне драться против «царевича»… Нет, они верны присяге царю… Но если бы их царь с боярской Думой призвал на войну с Польшей, особенно, когда Швеция выступила бы нашим союзником, в заграничный поход за трофеями чужеземными, отбоя не было бы от дворян, желающих записаться в такое войско… А тут тебе ни трофеев, ни славы – подумаешь, самозванца побить… А тебе и твоим духовным соратникам надобно с амвона объяснить – Отечество в опасности!

– Так уж и в опасности, – засомневался патриарх.

– Этот самозванец страшней королей Польши и Швеции, через него не только престола и сана лишиться можно, но собственной головы и честного имени…

– Я понял тебя, государь, попробуем делом помочь тебе и с призывом тоже…

Царь Борис заставил приказного дьяка второй раз докладывать ему о том, как боярин Василий Шуйский исполнял его приказ с обличением коварного самозванца на Лобном месте, на этот раз в присутствии царевны Ксении и царевича Федора, объяснив им цель их присутствия при докладе:

– Дело в том, что я собираюсь дать поручение Василию Шуйскому отбыть с войском в помощь воеводе Мстиславскому… Что-то воевода там в северской земле не проявляет себя боевыми действиями, уж больно долго собирается ударить по войскам самозванца…

– А ты можешь его не послать, батюшка?

– Конечно, Ксения. Только в первый раз, когда я слушал доклад дьяка, я был в таком угнетенном состоянии духа, что не уловил чего-то главного и сущностного…

– Чего? – спросил Федор.

– Когда слушаешь в разобранном виде, нервничая и недомогая, то отвлекаешься на пустяки и не можешь схватить нечто первостепенное. А я пропустил тогда то, как отреагировал народ на слова Шуйского о гибели царевича, о появлении вора, назвавшегося именем царевича… Жалко к тому же, что я не успел рассказать боярину о нательном крестике царевича, похищенном у Марфы Нагой…

– Матушка нам с Федором рассказала об этом. – Ксения ласково коснулась рукой плеча отца: – А сейчас недомогание есть?

– Сейчас уже получше, дочка…

– Точно получше? – переспросил Федор.

– Точно, – улыбнулся царь. – Слушаем внимательно дьяка, а потом обсуждаем его доклад… Мне нужен ваш совет, царевича и царевны…

Он махнул рукой дьяку, и тот по жесту царя начал свой доклад о том, о чем уже раньше докладывал – как боярин Василий вещал уверенным и раскатистым голосом с Лобного места, что собственными глазами видел мертвого царевича Дмитрия Ивановича.

– Кто-то из толпы спросил, дотрагивался ли боярин до царевича, был он теплый или холодный? Шуйский покрутил пальцами у виска и сказал, мол, конечно, холодный, ведь следствие началось через несколько дней. Потом из толпы спросили: видел ли Шуйский ранее в детстве живого царевича. Шуйский ответил, что видел, и перепутать было ему невозможно. Именно царевич Дмитрий, а не кто-то другой был в гробу в Угличе… Шуйский видел царевича мертвым не только во время следствия, но и во время отпевания в церкви…

– Спрашивали из толпы, как был убит царевич, зарезан или сам упал на нож во время падучей, еще что-то про гибель Дмитрия? – спросил твердым спокойным голосом Годунов.

– Нет, об этом из толпы боярина никто не спрашивал… – Дьяк наморщил лоб, что-то мучительно вспоминая. – Нет, этого не было…

– Понятно, – поторопил его царь, – продолжай, только почетче и поуверенней, Петр.

– А потом Шуйский долго говорил о том, что сбежавший из Чудова монастыря Гришка Отрепьев, присвоивший воровским образом себе имя царевича Дмитрия, есть злостный расстрига и вор…

– Мысль ясна. Что еще говорил Шуйский, – спросил еще мягче Годунов, – о воре до побега, после…

– Не говорил больше… Все сказал боярин… Не было вопросов по клятому самозванцу… – Дьяк Петр вдруг поперхнулся и задумался. – Или были?… Нет, вопрос был патриарху, который вслед за боярином Шуйским тоже с Лобного места говорил зычно и красиво, что расстрига и вор Гришка Отрепьев ведет своих воровских людей против русского царя и против русского народа… И все заслушались владыку…

– Что значит – заслушались? – удивленно спросил Годунов.

– А красиво говорил, как пел один, без хора, с амвона…

– Пел?

– Да, пел, государь, и народ безмолвствовал, заслушавшись, ждал чуда от пастора, что он сейчас своей пастве пропоет главное – о поимке вора… А когда патриарх закончил петь… я слышал шепот черни… Шептались, что ждали чуда с поимкой самозванца, с объявлением времени казни его завтра или послезавтра… А потом вовсе интерес потеряли к речам боярина Шуйского и владыки Иова… Чернь шепталась: «Что их слушать, не пойман, значит, не вор, а так всякого вором можно обозвать…»

– Вопросы Иову были, Петр?

– Нет, государь.

Годунов сделал нетерпеливый жест, мол, свободен, и дьяк степенно ретировался из царских палат.

– Ну и как? Что скажете? – обратился Годунов к своим посерьезневшим детям.

– Чернь действительно ждала чуда – известия о поимке Отрепьева и объявления времени казни, – сказал Федор, – или известия об его убийстве.

– А мне больше всего запомнился шепот в народе: «Что их слушать, не пойман самозванец, значит, он не вор, а так всякого вором можно обозвать, что самозванца, что законного царя избранного», – добавила Ксения.

– Умница ты моя, дочка, отточила мысль из шепотка народного – не только про самозванца, но и про «не природного» царя, твоего отца… А суть-то проста: ловить самозванца надо и вытаскивать его на казнь… Или на Лобном месте убитым самозванца предъявлять… – произнес Годунов, а про себя мрачно подумал: «Они подневольные, и „природного“, и „не природного“ царя одинаково примут, только легче верить народу в Богом избранного, а не хрен знает кем избранного с подачи „своего“ патриарха, которому избираемый царь помог взойти на патриарший престол».

Удивительное дело, по разумению Годунова, 50-тысячная армия Мстиславского более чем в три раза превосходила 15-тысячное войско самозванца, но простояла под Новгородом-Северским в полном бездействии три дня. Воспользовавшись заминкой, уланы Мнишка разгромили сторожевой татарский отряд и подорвали боевой дух русской армии. Промедление и нерешительность будут дорого стоить Мстиславскому в бездарно проигранном им бое 21 декабря 1604 года, словно мстя Годунову за погубленного им сосланного отца. Не пожелал быть героем и стратегом Федор Мстиславский, допустив роковой просчет и прозевав атаку польских улан-кавалеристов во главе с самозванцем на свой слабый беззащитный правый фланг. Один уланский отряд, преследуя отступающие в беспорядке русские войска в сторону командного пункта, чуть не пленил самого командующего Мстиславского. Уланы сбили его с коня, ранив в голову. После серьезного ранения Мстиславского командование русской армией взяли на себя воеводы Голицын и Телятевский.